А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк - [7]
Таким же звонким, как это великопостное пение, было все лето. Никогда раньше я не шел на сенокос, на жатву с такой радостью. Я прямо дрожал от нетерпения, входя с косой в росистую траву и в подсохшие на утренней заре хлеба, я ждал, когда мои мышцы нальются свинцом усталости. На работу я любил выходить в рубашке или майке, посматривая украдкой, как играют на короткой привязи мои луженые мускулы, как по твердому животу стекают золотящиеся на волосках струйки пота. А когда я приходил к реке, то выбирал на берегу место покруче и, голый, оттолкнувшись ногами от твердой земли или от камня, вытащенного из реки, прыгал в текущую за вечернюю зарю воду. В самом глубоком месте я нырял до дна, стараясь коснуться илистого песка, и тут же выныривал и, как ошпаренный, плыл на другой берег, теребя зеленую гриву реки. Там я опять выбирал кручу и прыгал в глубину. И так до потери дыхания, до первой звезды на ржаном июльском небе.
А возвращаясь домой, пробирался задворками среди яблонь и груш, усыпанных в эту пору кисловатыми плодами. И ни в одном саду я не пропустил ни одной яблоньки, ни одной груши, ни одной сливы. Я тряс их, схватив руками у самой кроны, и мне было приятно стоять в июльском вихре из кисло-сладкой мякоти, листьев и сумерек, перемешанных с брызгами росы. Правда, столько мне было не нужно, мне хватало полной пазухи и полных карманов, но меня радовала накопившаяся во мне сила, от которой даже высокие яблони гнулись в моих лапах, как березовые веточки.
Я ждал, когда яблоки, падая на землю, разбудят дремлющих в сараях собак, а те своим лаем — людей, разметавшихся в тяжелой дреме. И тогда, пригнувшись, почти на четвереньках, убегал я вдоль низкорослых садов в поля и, петляя перелесками, шел домой. Осторожно, чтобы не скрипнула дверь риги и не проснулись спящие в доме родители, я забирался на сеновал. Раздевался, у изголовья высыпал из-за пазухи, из карманов свою добычу. В риге от сена и снопов было еще жарче, чем в поле, и я голым заваливался на перину. Грызя яблоки, я прислушивался, как постепенно успокаиваются разбуженные мной собаки, как рядом в конюшне кони похрустывают овсом, а из глубины сена все выше и выше выплывает и охватывает все разомлевшая дрема. Я поддавался ей и нашептывал себе тихонько: «Хитрый, Хитренький».
В это время мы с Ясеком виделись редко. Хор должен был собраться только к осени, а в воскресенье мы не могли поймать друг друга: я с детства ходил к ранней обедне, а он — к поздней. Только иногда в воскресенье, после обеда, мы встречались у реки. Тогда я, держа в одной руке связанные ремнем вещички, переплывал к нему. Он ждал меня на высоком берегу. Случалось, что возле Ясека стояла вдовушка. Втроем, жуя яблоки или испеченный вдовушкой пирог со сливами, мы разговаривали о будущей зиме. В конце концов мы решили перины бросить и приняться за коней да за свиней. А кони по ту сторону реки были что красные девицы. Со всей округи приезжали сюда барышники, евреи и цыгане и, чмокая от удивления, переплачивали и так уж осатаневшим от жадности мужикам. Мы решили, что за зиму будет достаточно угнать за Вислу несколько коней, тогда мы сможем прилично одеться и нам хватит на арак, на ром и на крестьянский контрабас на любом гулянье.
Теперь, когда я свозил с поля последний овес и просо, картошку и свеклу, сеял рожь и пшеницу, то нетерпеливо поглядывал на лес — его фиолетовый цвет становился все гуще. Из леса, из его фиолетового цвета всегда приходил первый снег и первый мороз. А когда я все закончил, и разъезженные на тысячу колей дороги сковал мороз, и они зазвенели под коваными колесами, мы с Ясеком выбрались в соседнее местечко. У знакомого еврея, содержавшего скобяную лавочку со всяким старьем, мы купили два револьвера и две финки. Не забыли мы и яд для собак. Приобрели также старые овчинные кожухи и высокие, на несколько размеров больше сапоги. Теперь полицейские могли искать нас по следам сколько угодно.
Со всем этим мы заехали к вдовушке. Здесь, достав по поллитровке и по большому кругу колбасы, мы внимательно оглядели купленные «пушки». Они лежали в пятерне, как влитые, их почти не было видно. Отложив «пушки», мы выпили за будущую зиму. Ясек даже по этому поводу сложил припевку о конокрадах; ее до сих пор поют у нас ребятишки. Далеко за полночь мы вышли от вдовушки, договорившись по дороге, что встретимся снова, когда замерзнет река.
С тех пор я почти ежедневно выходил к реке и глядел на отдельные льдинки, а потом на густевшую шугу. Когда кашеобразная шуга стала собираться в корку, на мелководье, у берега, я достал из-за стропил «пушку», почистил ее и смазал. Через несколько дней река встала. Ступая на прозрачный, тонкий лед — под ним еще видны была белый песок и торопливо уплывающая с мелководья рыба, — я слышал, как мои сапоги, подбитые гвоздями, звенят далеко от меня на глубинах, не скованных льдом.
Я решил подождать еще с недельку. И однажды вечером, сказав родителям, что иду в другую деревню, на посиделки, я достал «пушку» и пошел к вдовушке. Она как раз что-то стряпала. Оставив меня смотреть за печкой, она побежала за Ясеком. Они вернулись смеющиеся и, обнявшись, пытались протиснуться в одностворчатую дверь. Это им удалось, Ясек поднял вдовушку на руки и, пробежав с нею через всю горницу, бросил ее, щуплую, на горы подушек. Вдовушка крепко обнимала его за шею, и он упал вместе с нею на высокие перины. Вдовушка стала пищать, болтать ногами в высоких башмаках. Наконец Ясеку удалось справиться с ней, обнять и расцеловать; он соскочил с кровати, подошел ко мне и, хлопнув меня по спине, сказал:
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.
Тадеуш Бреза (1905—1970) — известный польский писатель. Его роман «Валтасаров пир» (1952) повествует о молодом интеллигенте, который ищет и находит свое место в жизни новой, народной Польши. «Лабиринт» (1960) — книга о Ватикане. Рассказывая историю хождения своего героя по мукам католического ведомства, Бреза дает яркую картину жизни Ватикана.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.
В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.