5/4 накануне тишины - [19]
— Нашлась защитница! Тоже мне, боец Степанида. Мы как-нибудь без сопливых обойдёмся! — взъерепенился старик. — Ещё как обойдёмся, калёно железо,
ууууу: придёт час.
Цахилганов заметно оживился. Он сбросил байковый халат, будто для ближнего боя.
— Патрикеич! А ну-ка отрапортуй. Готов ли ты для расправы с нами, с усиливающимися хозяевами слабеющей жизни? И в первую очередь — с Рыжей головой,
пытающейся заменить людям Солнце,
а? С Рыжей головой, являющей собою анти-Солнце? — весело спрашивал он старика, подразнивая. — На Степанидкиной ты стороне? Или же, напротив: начнёшь работать на нас, новых хозяев старой жизни? Может, построим ещё с тобою, старичок, лагерный капитализм? Мировой лагерный крепкий,
самый доходный, безотходный, самый совершенный то есть,
капитализм? А то уж больно сопротивление детей в стране разрастается. И как от них, детей, нам, деловарам, обороняться, скажи?.. Загоним остатки святой Руси в шахты — вместе с ними, юными неслухами, вообразившими себя героями? А?.. Ну? Ты лично как настроен, Дула Патрикеич,
— Степаниду — взять — под — надзор — или — меня —
решай же в конце-концов!
Патрикеич завздыхал.
— А нам без разницы, — уклончиво проворчал наконец он, не одобряя цахилгановского ёрничества. — Смотря какой приказ поступит. Наша работа простая — рабов Божиих пасти жезлом железным…Специальность у нас такая. Она точного выполнения приказа требует, калёно железо, и ничего — кроме. Назначение мотыги — землю рыхлить, хорошо сорняк срубать, а какой сорняк — мотыга не решает. Решает не тяпка…
Однако что-то ещё, невысказанное, заветное, томило Патрикеича — о чём старик слишком давно знал,
но предпочитал помалкивать до поры,
не доверяясь пока Цахилганову,
нет…
— А чего здесь эти — «геодезисты» искали? Они же эфэсбэшники. А? — спросил его Цахилганов, стремясь поточнее угадать причину его уклончивости.
Дула Патрикеич надсадно крякнул, не успев вовремя убрать своё присутствие из палаты.
— Ну?! — жёстко прикрикнул Цахилганов, преодолевая молчанье старика. — Не юли, трёхглазый.
— Ууууу! — жалобно завыл тот. — Рыщут! Как Иосиф
Виссарионович преставился, так всё и ищут. «Геодезисты»! По всем лагерям бывшим. И шныряют, и шныряют…
— Что — ищут?
Ответа не последовало.
— Ну, приблизительно — что? — хитрил Цахилганов. — Без подробностей. В общих чертах.
Старик упрямо сопел где-то поблизости — и только.
— Откуда я знаю?!. — возмутился наконец Дула Патрикеич. — Всё про какую-то Особо секретную лабораторию спрашивают, нечаянно будто бы уцелевшую: след её, видишь ли, они потеряли, потому как по документам она нигде и никогда не проходила. Не проходила, да… А вроде должна где-то быть! Уж так при Берии искали — страх! Страх! Сразу после смерти товарища Сталина, весной… Чуть не все лагеря наши тогда перевернули. Ну, к лету всё стихло, правда. Перед Пленумом. А там ещё и в Германии заваруха поднялась, не до этого стало.
Старик скромно пошмыгал носом.
— Только с Андропова опять всё сызнова началось. Нас который десяток лет трясут, — пожаловался он. — Старых врачей из Карагана тоже дёргали… Так тех-то докторов, которых с завязанными глазами туда с воли спускали, для проверки открытий всяческих подземных, сразу потом убирали! Да-а-а. Не осталось их на свете… А лаборатории подземные,
— где — учёные — открывали — управление — ядами — невидимыми — неуловимыми — летучими — и — природными — катаклизмами — против — агрессоров — направленными — да —
все лаборатории эти, значит, должны были на воздух взлететь, в тот самый миг, когда Вождя не станет. Такой код был установлен Лаврентий Павлычем: чтоб, значит, след открытий этих не обнаружился. Я что думаю? Яды-то неуловимые ему, может, только для ликвидации товарища Сталина и требовались… А все открытия уничтожить надобно было после этого, чтобы этими ядами самого Лаврентия Павловича нельзя было убить!.. Уж очень коварные яды изобретались. Я вот у заключённого Чижевского, к примеру, спрашивал, и он мне подробно толковал что-то такое, не помню,
летучее безобидное вроде вещество они брали, и глядели, при воздействии каких природных и иных условий меняется у него временно строение ядра — так, что становится это вещество ужасным ядом, а переменились условия, опять оно вещество как вещество, а какое вещество —
вобщем, в точности не скажу.
— …Ну, ну. Так ты и до аэроионов дойдёшь, старик, — снисходительно заметил Цахилганов. — Расскажешь мне про гибельные — положительные, и про оживляющие — отрицательные. Про рукотворные «долины смерти» сообщишь, того гляди!
— Чего ты языком теперь молотишь, умник? — возмутился вдруг Дула Патрикеич. — И зачем? Ты слушай больше, а не болтай разный вздор научный! Внимай, отпрыск! Пока я живой… Знай: там, внутри нашей земли, ядами-то один всего отдел занимался. А остальные отделы этой системы — они ведь такие разработки вели, чтобы приводить в движенье целые материки! А в основе всего — ядро!.. Такое у них, у наших — караганских, направленье общее было.
— Яд… Яд-ро… Нед-ро, — в задумчивости будто считывал Цахилганов заново что-то забытое, старое, древнее — ах, да:
«Сын Божий, хотя спасти свою тварь, отческих
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
"Спящие от печали" - это повесть о жизни в небольшом азиатском селении Столбцы. Повесть буквально сплетена из снов его обитателей, где они переживают вновь и вновь свои неудачи, утраты, страхи. Само место - тоже, словно порождение сна: "Эта негодная местность считалась у тюрков Воротами ветра, а ветры зарождаются и вертятся духами опасными, непонятными". Здесь "в азиатской России, русской Азии" словно затаилась сама жизнь "в темноте, обступившей … со всех сторон", здесь "затаилось будущее". Спящих, несомненно, ждет пробуждение - его предвестником становится странствующий монах Порфирий, чье появление в Столбцах приносит покой их жителям.
Вера Галактионова обладает и истинно женской, сердечной наблюдательностью, и философским осмыслением, и выразительной, мускулистой силой письма, и оттого по особенному интересно и неожиданно раскрываются в её произведениях злободневные и вечные темы — в жизненных ситуациях, где сталкиваются грубое и утонченное, низменное и возвышенное.
Бабушка учит внучек-комсомолок полезным житейским премудростям — как порчи избежать, как колдуна от дома отвадить, как при встрече с бесом не испугаться...
Когда-то, в незапамятные времена, село Буян располагалось на недосягаемом острове, о чём говорит местное предание. Теперь это берег таёжной реки, диковинная глухомань, в которую не заманишь благоразумных людей, – там «птицы без голоса, цветы без запаха, женщины без сердца». Неприветливое село крепко ограждено от внешнего мира – хозяйским древним укладом и строгими заветами старины. И только нечаянное появление в селе городского проходимца вносит разнобой в устоявшийся быт.Разбойничья народная вольница и жертвенность, угрюмый провинциальный навык уклонения от новшеств и склонность к самосуду – все эти противоречия русской жизни сплетаются в тугой узел трагедии здесь, где сообща, на свой лад, решают, как уберечь село от участи Кондопоги и Сагры.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!