365 сказок - [445]

Эйша лежала в отражении луны и будто спала. Страшная рана на груди была почти не видна.

Тэ повернулся к востоку и скорее угадал, чем увидел, что там начинает пробуждаться заря. Замершие на западе горы уже предвкушали её — чуть подсвечивались шапки ледников. Пусть в долине ещё царила ночь, там, наверху, уже прибывал утренний свет.

— Всё закончено, — заключил Тэ и опустился на колени в шаге от тела. — Я люблю тебя, Эйша.

Безмолвие разлилось вокруг.

* * *

Мягкий свет разливался с небес, где-то вдали только показалось солнце, но площадь деревни пока что тонула в сумерках цвета лаванды. Через край колодца лениво переливалась вода, такая светлая и чистая, точно сияла сама по себе.

Эйша шевельнулась, провела ладонью по груди и подтянула края шнуровки. Вздох дался с трудом, но вскоре она уже села, оглядываясь.

— Всё закончено, — прошептала она и поднялась. — Я люблю тебя, Тэ.

Она склонилась к лежащему неподалёку мечу, чудом оказавшемуся не в воде, что залила и всю площадь, и каждую улицу, и, подхватив ножны, медленно двинулась к домику на окраине.

Утро становилось всё ярче. У колодца лежал на боку погасший жестяной фонарь. В стекле его медленно вырастал цветок восходящего солнца.

328-329. Стихотворения

В городе ещё сияло солнце, но с запада подступали низкие снеговые тучи. Поднявшийся ветер уверял, что не пройдёт и пары часов, как каждая улица окажется захваченной снежным вихрем. Эмма придерживала высокий воротник пальто замёрзшими пальцами и шла, чуть пригнув голову, спасаясь сразу и от ветра, и от яркого, почти слепящего света.

На плитке под ногами тут и там лежали листья, отороченные инеем, как дорогим кружевом, и Эмма смотрела на них с печалью. Ей чудилось что-то незнакомое в очертаниях, что-то утраченное, будто бы она на самом деле знала — это оставленные кем-то письмена, которые она забыла, как читать.

Проходя мимо магазинчика, где торговали подержанными книгами, она краем глаза заметила собственное изломанное отражение в витринном стекле. И сразу остановилась, как будто на самом деле увидела не себя.

Такое случалось в последнее время всё чаще.

Эмма повернулась к витрине и вгляделась в выложенные там ряды пыльных книг, точно пытаясь отыскать, отчего же на этот раз ей привиделся кто-то другой. Кто-то, кутавшийся в похожее, но не такое же точно пальто, кто-то, имевший схожую, но не такую же точно фигуру. Книги молчали, молчала витрина, только ветер ударил Эмму в бок, напоминая, что уже скоро обрушит на город настоящий снегопад.

Нужно было спешить домой.

Эмма резко дёрнулась в сторону и почти побежала. Улица, что буквально несколько минут назад была полна прохожих, опустела, ветер гнал по плиткам опавшие листья, и Эмма видела в них спешившие куда-то строчки ненаписанных стихов.

* * *

«И печалится ветер об осени, что ушла за холодным дождём,

Досчитать постарайся хоть до семи…»

Эмма отбросила блокнот. За окном уже кружился снег, а она в очередной раз уверилась, что совершенно разучилась писать стихи. Если прежде ни ритм, ни рифма не вызывали у неё трудностей — строчки точно приходили сами собой, заполняя сначала сердце, а затем переливаясь на страницу блокнота, то теперь ей приходилось мучительно долго подбирать слова, прежде чем те складывались в скучную и банальную фразу.

Обрывки, двустрочия, недописанные четверостишия заполняли страницы нового блокнота, как опавшие листья. Эмма несколько раз порывалась выбросить весь блокнот целиком, но останавливалась в последний момент. Она всё ещё надеялась, что когда-нибудь ощутит прежний подъём и сумеет дописать хоть что-то.

«Палой листвой покажутся дни,

Ветер коснётся ласково плеч…»

Эмма качнула головой и отвернулась к окну. Она никак не могла отражаться там, но в единственный и очень краткий миг различила на стекле схожие очертания.

* * *

Ночью Эмма проснулась от шороха. Сначала она никак не могла понять, в чём же дело, откуда возникает навязчивый звук, такой странный и настойчивый, пока не повернула голову и не увидела, что на столике шелестит страницами блокнот, точно кто-то задумчиво перелистывает, выхватывая строчки взглядом. Окно было приоткрыто, хотя Эмма совершенно точно закрывала его, на подоконнике танцевали снежинки, и Эмма видела, что совершенно одна в комнате, но в то же время понимала — есть кто-то ещё.

Ей стало жутко.

Возможно, нужно было подняться и плотно закрыть створку, повернуть ручку, запрещая ветру забираться в квартиру, но ужас сковал Эмму, не давая ей двинуться.

Такое тоже стало случаться всё чаще.

Вот последняя исписанная страница блокнота перевернулась и замерла в воздухе, как будто бы кто-то держал её за уголок. Даже с постели Эмма видела размашистую, выписанную особенно отчётливо «Д», начинавшую строчку. Она помнила, что именно там написала.

«Дни уходят за днями, не страшно, не слышно,

На окраине города выспела вишня,

Ароматом пьянит, так и просится в руки.

Я — такая же вишня, умираю от скуки.

Этой осенью вместе мы с ней облетаем,

Ветер листья уносит, обращая их стаей,

Дни уходят за днями, не слышно, не страшно,

Мне вчера попадалась в Таро только Башня…»

Что-то было не так с ритмом, что-то в строчках нарушалось и теряло гармонию. Эмма бросила стихотворение, как многие до этого. И больше всего её напугал образ Таро, всплывший словно сам собой.