3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [58]

— вести учет библиотечных карточек з/к, отмечать в них книги, которые взяли и вернули;

— собирать заявки на подписку на газеты и журналы;

— по требованию комиссии по воспитательной работе выдавать справку о том, является ли зэк читателем (что, видимо, говорит о его активной социализации);

— носить книги в ПКТ, СУС и ШИЗО, обеспечивая злостным нарушителям одинаковые с прочими з/к права на доступ к библиотеке.

Я считался потенциально дестабилизирующим элементом, и, видимо, поэтому пускать меня к вечно недовольным и угнетенным сидельцам «под крышу» не хотели. Эта функция была закреплена за Артемом, мне же следовало выполнять первые три. Конечно же, я все упростил — решил использовать библиотеку по назначению и стал там просто читать.

Читательские билеты служат двум целям.

Цель № 1— следить за тем, чтобы книги возвращали вовремя.

Цель № 2 — доказать, что зэк читает, в случае, если он подает прошение об УДО или смягчении наказания.

Ну, следить за тем, возвращают ли книжки вовремя, я был не намерен, поэтому где-то через неделю перестал что-либо отмечать. Какая разница, где книги, если они все равно внутри забора. Хорошую книгу зэки будут беречь и давать почитать другим. Плохую — изведут на самокрутки, подстилки или вернут в библиотечное лоно. То есть никакого смысла в ведении учета нет.

Как нет его и в цели № 2. Поскольку чтение — даже не чтение, а простой факт взятия книги, — об исправлении зэка ничего не говорит, а является тупым формализмом, я и относился к этому формально — щедро раздавал читательские билеты, в которых зэки могли указать, что читают в объемах выпускника филфака МГУ. Тем, кто не умел писать по-русски, помогал и отмечал, что в такие-то даты такие-то книги были взяты, прочитаны и сданы.

Если обобщить статистику того времени, окажется, что в Средней Азии очень любят русских классиков и почему-то Маяковского. А все, кто стремился выйти по УДО, неизменно оказывались в классе активно читающих.

В результате библиотека стала зоной совершенной демократии. Арестанты сами по себе копались в книжках, а те, кому это было нужно, вели формальный учет.

В том, что библиотека работает с 9 до 18, тоже не было совершенно никакого смысла. Осужденные могли в нее попасть только в два временных окна:

— по дороге в столовую на обед (около 12);

— по возвращении с работы (с 16 до 18).

В остальное время книгохранилище посещали два с половиной калеки — один и тот же контингент, состоявший в основном из старичков со строгого режима и больных, которых освободили от работы. Да и те в основном заходили, чтобы поточить лясы или забрать пришедшую на их имя периодику.

Впрочем, и в часы посещений в библиотеке не было великой ажитации. Свободное время преступники предпочитают тратить на:

— спорт;

— сон;

— еду;

— азартные игры;

— темные делишки;

— залипание в «Одноклассниках», «ВКонтакте» и т. д.

Артем появлялся в библиотеке только в указанные часы, а остальное время проводил по своему усмотрению (см. список выше). Мне же, как лицу подконтрольному, приходилось в рабочее время зависать в библиотеке. Там я читал, рисовал, писал ответы на письма или тупо спал в мягком уголке.

За мной, естественно, поставили шпионить зэка — обиженного, закрепленного за сооружением, где располагались воспитательный отдел, школа, ПТУ, православный храм, клуб и библиотека. Тот периодически заглядывал под всякими идиотическими предлогами.

— А можно взять посмотреть подписной каталог за прошлый год?

— Можно воспользоваться электрической розеткой и вскипятить воду?

Через несколько дней я пообещал ему, что, цитирую, «разобью ему башню огнетушителем, если еще хоть раз увижу», после чего слежка ограничивалась тем, что он смотрел, кто приходит ко мне в гости. А гостей скоро стало много.

Все приходили пожаловаться на беспредел судебной или пенитенциарной системы. Вообще, я был уверен, что все преступники, оказавшись за решеткой, становятся профи в уголовном процессе. Там ведь ничего сложного: 99 % нормативной базы состоит из двух небольших кодексов, а любые толкования можно посмотреть в сборнике постановлений пленума Верховного суда. Но я ошибся. Не учел, что зэки в основном тупые и ленивые. Так что любого арестанта, который мало-мальски разбирается в праве, сразу одолевают просьбами написать жалобу на суровый, несправедливый или незаконный приговор. Написанием этих жалоб я занимался с превеликой радостью. Приговоры, как правило, похожи на остросюжетные романы, время хорошо убивается, да и писать не особо трудно.

Помимо этого, с каждым днем становилось все очевиднее, что конфронтации с руководством колонии избежать не удастся. Поскольку на работе и в общежитии я содержался в стерильных условиях, мне следовало собрать компромат на администрацию, общаясь с недовольными з/к (а довольных, собственно, и не было).

Но тут прорыва не случилось. В основном были байки и очевидные нарушения вроде избиений в прежние времена, нарушение норм питания, отсутствие медицинской помощи, благоустройство и бытовое оснащение общежитий за счет зэков, мухлеж с зарплатами. Для того чтобы понимать, что такие нарушения есть, даже садиться не обязательно. Прокуратура по надзору покрывает администрацию, доказать это все мегасложно — нужно организовать приезд какого-то внутреннего управления КРУ ФСИН. При этом необходимо, чтобы у ревизоров была задача найти нарушения. Короче, нужны либо железобетонные письменные или видеодоказательства, либо какая-то огромная публичная шумиха.