3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [56]

Были времена, когда статья определяла судьбу человека в тюрьме, и все, кто шел по 131-й и не повесился в СИЗО, заезжали в лагерь на положение опущенного по умолчанию. Сегодня АУЕ-догма изменилась, и сам по себе приговор не может определять судьбы. Происходит понятийное дознание — о человеке узнают все что можно по альтернативным каналам. Впрочем, приговор изучают тоже — из решения суда по 131-й видно многое. Например, в случае с Капо девушка просто хотела раскрутить его слегка на деньги. Самое обидное, как он говорил, в том, что даже полового акта не было — только заявление, на котором и основывался приговор. Но сказать, что приговор никак не влияет на положение зэка, тоже нельзя. Администрация колонии пытается всех насильников определить либо в обиженные, либо в шерстяные, — своими силами или в коллаборации с блатными. Я уж не знаю, как именно это получилось, но Капо стал красным — кочегаром. Олег был ремонтником аварийного оборудования на промке, то есть тоже красным.

Но все это я узнал несколько позже, а пока передо мною были два зэка, с которыми мы чудно болтали. В лагере я находился всего неделю и, конечно, знал кое-какие понятия, но далеко не все. Впрочем, от любезно предложенных ландырей (конфет) и чифира я отказался (хоть и неопытный, я понимал, что абы с кем чифирить не надо). Впрочем, чуваки были вполне нормальные, непорядочные они только с точки зрения воровских понятий, а с общечеловеческой точки зрения — люди как люди.

Сидим, трем, прибегает бантик Пупс:

— Олег, слышь, там тебя ищут менты.

Время — примерно 21:20, то есть после ужина прошло уже полтора часа. И столько же с тех пор, как я должен был оказаться в отряде. До отбоя 40 минут.

Распрощались с собеседниками, я вышел на улицу, стою, курю в гордом одиночестве, соображаю, как мне теперь добраться до барака: локальный участок столовой закрыт.

Из-за угла выбегает вертухай.

— Что вы здесь делаете?

Этот вопрос сопровождается тем, что он беззастенчиво шарит по моим карманам.

— Жду, пока меня отведут в барак.

— Всех уж отвели.

— Ну, видно, не всех, я же тут.

— А это что?

На тот момент у меня был единственный запрещенный предмет — зажигалка, которую мне кто-то подарил днем. Спрятал я ее бездарно — положил в самодельный внутренний карман ватника, откуда ее и извлек сотрудник.

— Не знаю. Это не мое.

— То есть как?

— Вот так.

— Пойдем к дежурному.

— Давайте. Но не тыкайте мне.

— Идемте к дежурному.

— Идемте.

Приводит в кабинет по воспитательной работе. Там сидит дежурный. Помазков Вадим Владимирович. Высокий и со шрамом — то ли заячья губа, то ли еще как-то порван рот.

— Осужденный Навальный, вы где были?

— В столовой.

— А почему не вернулись в отряд со всеми?

— Я думал, это вы меня должны приводить и уводить. Я ел и не видел, что отряд уходит.

— Мы за это тебе можем полосу въебать.

— Полосу?

— Склонен к побегу.

— Ну, попробовать можете. Только я вроде никуда не бежал, ждал в локальном участке столовой, пока уведут в отряд.

— А это что?

Показывает зажигалку.

— Зажигалка. Это очевидно.

— Откуда зажигалка?

— Это не моя.

— Как это не твоя?! Ее инспектор у тебя нашел.

— Нет, он мне ее подбросил.

— Как это?

— Обыск с видеорегистратором проводили?

— Вот я и говорю: подбросил.

Отвели в отряд. Инспектора (вроде бы его звали Максим) подвергли дисциплинарному взысканию и перевели работать на промзону.

На следующий день мне рассказали, что мое исчезновение привело к величайшей панике в дежурной смене. Думали, что я прошел в Китай или на строгий. По корпусам долго бегали инспектора, вопрошая, где Навальный.

Видимо, Вадима изрядно пропесочили, так как он вскоре начал на меня видеорегистраторную охоту.

Хотя, наверное, все началось даже раньше.

Взыскание

Вначале была шапка-ушанка.

Поймите меня правильно, я не пытаюсь оспорить основы Священного Писания. Дело вот в чем. По какой-то непонятной причине (вернее, причина ясна — это линейное строение извилин колониальной администрации) зэков понуждают ходить в шапках-ушанках, уши которых завязаны сверху. Вот так:

Это не очень удобно, так как вся верхняя треть головы в тепле, а нижним двум третям холодно. Особенно ушам. Особенно когда ветер.

Понятное дело, до этого идиотического требования не додумались наши законодатели (пока). Но администрация не очень разбирается в законных требованиях, а руководствуется в основном собственными представлениями о правильности и мнением об этих представлениях высшего руководства. Уши на ушанке должны быть привязаны сверху, чтобы зэчья масса была ЕДИНООБРАЗНОЙ. Это ведь только первый шажок — когда у ушанки уши опущены, а второй шажок — естественно, бунт с захватом заложников.

Зэки, понятное дело, найдут свой подход. Привязанные уши — значит, привязанные. Они просто переделывают ушанки, которые после этого становятся больше похожи на папахи.

Уши в данном случае становятся декоративным элементом и связываются навечно. Все довольны.

Парадоксально, что ушанка при этом становится шапкой НЕУСТАНОВЛЕННОГО образца, то есть как раз нарушает правила. Не говоря уже о том, что материал для папах-ушанок воруется на промке. Но это мало кого смущает.

Я, понятное дело, считал, что примерно одинаково дебильно выгляжу в папахе и стандартной ушанке с ушами на голове (в последнем случае еще и холодно). Поэтому уши я, естественно, сразу опустил вниз и прикрыл ими боковые части головы и ее тыл (эти части очень восприимчивы к угрюмому мартовскому ветру Среднерусской возвышенности).