27 приключений Хорта Джойс - [39]

О, конечно, он не променяет ни на какие золотые дворцы золото осени своей берлоги, но зато он понимает — на что идет Наоми…

И Хорт от скромности искренно полагал, что во всяком случае Наоми больше привлекала разгоревшаяся фантазия о снежном севере — сюда, в землянку, чем горячее обязательство дружбы.

Впрочем, Наоми могла привлекать сюда еще третья причина, известная только ей…

Раздались с горы два далеких выстрела: это был сигнальный призыв домой.

Хорт заторопился и тоже ответил выстрелом. Вечернее солнце золотило остывшие берега, и вода синела гуще и глубже.

Табунились утки.

Гордо перекликались дикие гуси…

24. Наоми в царстве снегов

Белоголубым океаном раскинулась зима.

Белое, белое, белое.

Белоснежностью пронизан мир.

Белым кисейным туманом закутано небо и обвито все кругом.

Белое, белое.

Белыми пушинками, хлопьями, звездочками, перьями густо валит, падает, ложится снег.

Белая тишина закрыла холодную землю.

Белый сон о мироначалии снится земле.

Белыми восковыми свечами, без огня, стоят деревья.

Белыми курганами выросли холмы и горы.

Белыми могилами лежат долины, овраги.

Белым полотенцем вытянулась река.

Белокрылое мелькание затмило солнце, заволокло горизонт.

Белые зайцы пугливо выбегали из нор, рыскали, вдруг подымаясь на задние лапки, прислушивались, водили высокими ушками, находили плотные, случайно упавшие, еловые, сосновые шишки, и, схватив в зубы, исчезали.

Белые горностаи носились по вершинам деревьев, осыпая снег с ветвей.

Белый дымок вился над землянкой.

Белые человеческие следы у дверей быстро заносились снегом, будто кто-то неведомый, но властвующий хотел замести присутствие жилья первых людей.

Снег, снег, снег.

Величественно и необъятно белело царство снегов.

Никакая мысль — казалось — была невозможна, чтобы преодолеть снежное владычество холода зимы.

Все кругом было подчинено власти бесконечных снегов и сковано цепями льда.

Снег, снег, стужа.

Великие пространства застыли в белом покое первичного хаоса мироздания.

И только дымилась землянка, как крошечный островок среди ночного океана, обнаруживая признаки начинающейся жизни.

И действительно, в землянке, будто в утробе беременной матери, билась горячая, кровная, новая жизнь.

В землянке рождался первый мир человечества.

Здесь сияла весенняя радость, здесь торжествовал дух высокого разума, здесь бились верные, крепкие, любвеобильные сердца, глубинно-ясно, всепроникающе-остро смотрели глаза, здесь играли, как дети, веселые, светлые улыбки на полянах счастливых лиц.

Здесь развертывалась легенда постижения вещей; великие и малые откровения здесь были обычными, словно дыхание.

Здесь все было одухотворено, осознано, обдумано, оправдано, обласкано, освещено любовью, обвито радугами жизнедатных решений.

Здесь спаянное счастье великой дружбы было добыто великой борьбой, сцеплением стремительных усилий.

Здесь цвела весна человеческой жизни.

Землянка, бедная лачуга, лесная берлога вмещала здесь перворайские сады ощущения вселенной.

Бедная землянка никому не мешала здесь думать или говорить о дворцах и виллах, — напротив, землянка убедительно помогала видеть, отсюда, с высоты своего сознания, всю условность, всю относительность всего, что мы привыкли считать за очевидную драгоценность.

В бедной землянке столько нескончаемо много сейчас жило истинного счастья, богатого, легендарного, пышного, радужного, солнечного счастья, что все дворцы и виллы вместе взятые казались кладбищенскими склепами, заросшими травой смерти.

А здесь — расцветала весна новой жизни.

Счастье лилось без берегов, счастье горело ярчайшим заревом блистающих дней, счастье опьяняло волнующими, пронзительными ароматами.

Наоми и никто долго не могли говорить.

Слезы счастья душили слова.

Все только смотрели друг на друга и молча плакали.

Хорт, как ребенок, одетый в новую атласную синюю рубашку, стоял у косяка двери комнатки Наоми и всхлипывал от слез, нахлынувших приливов сердца, почуявшего верную близость счастья.

Наоми прижалась по-детски головой к груди Хорта и, закрыв глаза, в слезах молча гладила его лицо.

Рэй-Шуа, также в слезах, отвернулся в сторону оконца, будто поправлял у птиц ветки, чтобы так лучше скрыть свои слезы: ведь он не умел плакать и не думал, что придется.

Но его растрогал Хорт, который так был обвеян пламенной встречей с любимой, что даже потерялся, на некоторое время превратившись в ребенка, устыдившегося своих восторженных слез.

А Чукка стояла рядом с Наоми и гладила ее две длинные светло-русые косы, стояла и плакала, не смыкая сверкающих глаз, уставленных на снежное оконце.

Даже Диана и та, зачуяв слезы, стояла около Хорта и лизала его колени, смотря на него.

И лишь потом, опомнившись, все понемногу пришли в себя, не зная о чем говорить.

Наоми бегала по трем комнатам землянки, обнимала, целовала стены, ловила птиц, гладила Диану, жевала рябину, хлопала по печке, подбегала то к Хорту, то к Чукке, то к Рэй-Шуа, тормошила их, целовала, прижималась, закрывала их вместе с собой громадным белым пуховым платком, обнажая открытую розовую шею, обвитую нежно-розовыми кружевами, пахнущими духами.

Чукка несколько раз принималась за свою печку, но быстро отвлекалась сияющей гостьей.