1918: Очерки истории русской Гражданской войны - [49]

Решения земельной проблемы правительство гетмана, однако, не дало. Да, быть может, оно и не могло его дать потому, что главной целью австро-германской оккупации, конечно, было получение украинского хлеба и скота. Срочная же реализация богатств Украины, с точки зрения оккупантов, могла только замедлиться аграрной реформой.

Австро-германская оккупация, преследуя цели выколачивания хлебных излишков, сильно озлобляла крестьянство, отождествлявшее германское правительство с карательными экспедициями оккупантов. Полное восстановление дореволюционных земельных взаимоотношений, отвечая интересам оккупантов и крупного землевладения, совершенно не отвечало чаяниям и интересам основной массы населения Украины – ее селянства. И конфликт назревал быстрее, чем это могло казаться, благодаря внешнему успокоению, созданному оккупацией.

Гетманская Украина представляла собою благодарную почву для пропаганды мистических идей земельного передела. И чем более эти чаяния широкой массы украинского селянства подавлялись штыками оккупантов, тем легче самая примитивная демагогия могла рассчитывать, и при этом наверняка, на успех своей пропаганды, опираясь хотя бы на наивные идеи 3-го Универсала[186]. Первые шаги анархической банды Махно летом 1918 г. были грозным предзнаменованием для будущего…

Украинское «самостийничество» не препятствовало вывозу хлеба и скота, и оно если и не всегда очень уж поощрялось, то во всяком случае совершенно не встречало противодействия немцев. Австрийцы его определенно поощряли, наивно рассчитывая на присоединение Украины к Галиции. Но если можно серьезно говорить об австрийских (и германских) довоенных мечтах расчленения России, то Австро-Венгрия 1918 г. уже не могла, если бы она только отдавала себе отчет в своих возможностях, сколько-нибудь серьезно думать об аннексиях. Уже Брестские переговоры, т. е. дни, быть может, величайшего национального унижения России, наряду с циничной распродажей ее Лениным и Сталиным (так как только они вдвоем все время шли на все условия немцев) показали то, что́ Австрия должна была уступить. Два украинских представителя, по справедливому выражению Троцкого, представлявшие территорию лишь своей собственной комнаты в Бресте, добились признания права Украины на ту Холмщину, которая Австрией мыслилась в виде составной части возрожденной Великой Польши (австрийской). Щирые украинцы 1918 г. в своих притязаниях на Восточную Галицию при всей наивности своих домогательств в Бресте все-таки стояли на гораздо более реальной почве, чем стремительно катившаяся к неизбежному и близкому концу Австро-Венгрия 1918 г.

Но за внешним фасадом украинских «шлыков», «оселедцев» и «жовто-блакитных прапоров» проглядывало и нечто гораздо более серьезное. Обильно приправленная вывезенными из австрийской Галиции неологизмами и часто чистыми полонизмами и германизмами, «мова» все-таки не так-то уж отличалась от того языка, на котором говорило почти 4/5 населения Украины. Исторически сложившееся преобладание неукраинского населения в украинских городах искажало перспективу языковых взаимоотношений на Украине. Если в городах 2/3 населения говорило не по-украински, то в деревнях более 4/5 говорило по-малороссийски, или по-украински, а совсем не по-русски.

В обособленности Украины в смысле возможности ее борьбы с большевиками лежало здоровое зерно. Самостоятельность была тем атрибутом, который помог Украине после октябрьского переворота признать себя независимой от советской власти. Правда, что большевиков не признал и говоривший по-русски Дон, но вопрос был не в этом.

«Мова» на Украине и «казачьи вольности» на Дону одинаково противопоставляли их Советской России. Основным вопросом борьбы с большевиками был вопрос признания или непризнания октябрьского переворота, и с этой точки зрения самостоятельная Украина, так же как и казачье обособление Дона, была сила контрреволюционной.

«Щирое» украинство, в гетманском его облике, с точки зрения вооруженной борьбы с большевизмом было все-таки течением определенно противосоветским.

С точки зрения интересов будущей России украинизация Малороссии была, конечно, несравненно менее опасной, чем советизация Великороссии. На путях создания единой великой России в 1918 г. лежали гораздо более серьезные препятствия, чем самостийность Украины. И большевики это отлично поняли, направив все свои усилия не в сторону борьбы с самостийностью, а по линии классового расслоения населения Украины. Мова, федерация и украинские национальные дивизии не помешали прочному включению Советской Украины в состав СССР.

Контрреволюционные возможности Украины в 1918 г. совершенно не ослаблялись ее самостийными стремлениями. Вопрос был совершенно в другом. Австро-германская оккупация, искусственно приостановив в своих чисто эгоистических видах решение земельного вопроса на Украине, свела почти до нуля ее контрреволюционные возможности, и, быть может, именно самостийничество гетманской Украины в 1918 г. было единственным и потому карикатурным проявлением ее непримирения с октябрьским переворотом.

Не решившее аграрного вопроса, не создавшее собственной армии, «изменившее» союзникам и отдавшееся в полную и безусловную зависимость оккупантам, правительство Скоропадского лишь обеспечивало австро-германцам вывоз украинского сырья и проводило украинизацию Малороссии.