1918: Очерки истории русской Гражданской войны - [42]

Продвинувшись, например, до линии Смоленск – Петербург, можно было бы, дойдя до этого рубежа, сформировать русское правительство, хотя бы основываясь на фикции о том, что жив еще наследник цесаревич. Взамен него можно было во главе поставить местоблюстителя – я думал при этом о великом князе Павле (Александровиче), с которым главнокомандующий Восточным фронтом (принц Леопольд Баварский) уже вошел в сношения через полковника Дурново, зятя великого князя[143]. Раз посадив это временное правительство в Москве, по моему мнению, свержение большевистского правительства было бы уже пустяками…»[144]

Эта точка зрения все же безответственного генерала, как видно из сопоставления ее с мнением ответственного руководителя германской Ставки, была гораздо более определенной. Гофман, не касаясь предлагаемых им приемов, конечно, яснее и отчетливее представлял себе истинное положение дел в России. Людендорф был слишком поглощен французским фронтом. Тем не менее и тот и другой, один – непосредственно, а другой – через киевское командование, вели переговоры с русскими политическими деятелями. Гофман пишет, что «он завязал сношения с различными представителями старого русского правительства»[145]. Людендорф отмечает, что на Украине «мы также вошли в сношения со многими великорусскими народными течениями»[146].

Реальность осуществления этих планов не вызывала сомнения у германского командования. Выше уже цитировались слова Людендорфа о том, «что с военной точки зрения мы были в состоянии с теми войсками, которые у нас оставались на востоке, нанести короткий удар на Петербург и в направлении на Москву». Гофман подтверждает это еще более определенно. Он прямо пишет, что для наступления «Восточный фронт совершенно не нуждался ни в каких подкреплениях. Майор Шуберт, наш новый военный агент в Москве, который первым выступил за решительное наступление против большевиков, считал достаточным для водворения порядка в Москве и установления нового правительства двух батальонов. Хотя я и считал его расчеты слишком оптимистичными, все же мне кажется, что для проведения этого в жизнь нам хватило бы и тех немногих дивизий, которые оставались еще в нашем распоряжении. Ленин и Троцкий в то время не располагали еще Красной армией. Все их заботы были поглощены разоружением и раскассированием старой армии. Их власть опиралась лишь на несколько латышских батальонов и на несколько орд китайских кули, которых они вооружили и которые применялись ими прежде всего, как это, впрочем, делается и по сию пору, в качестве палачей»[147].

Несомненно, что, несмотря на постоянные колебания политики главного германского командования в русском вопросе, общая организация оккупации (уплотнение в северном районе за счет Украины) все же отвечала идее угрозы большевикам. Как будто политическая сторона оккупации преобладала вначале над стороной экономической. Лишь все большее и большее внимание, уделяемое Людендорфом французскому фронту, заставило эту идею постепенно потерять свою осязательность.

Однако упорное, навязчивое стремление Людендорфа во что бы то ни стало прорвать в 1918 г. союзный фронт во Франции и этим закончить войну затушевывало в глазах германской Ставки значение Восточного фронта. Решение войны чисто военными приемами на полях Франции политику подчиняло стратегии, и с этой точки зрения занятые после Бреста позиции в России рисовались Ставке лишь источником пополнения армий Западного фронта. Между тем германское командование Восточного фронта инстинктивно чувствовало, что 1918 г. дал Германии и другие козыри кроме возможности прорывов англо-французского фронта. И прав, конечно, Гофман, когда он, говоря о проекте захвата Москвы, пишет: «Конечно, нужно предоставить фантазии возможности отражения подобных событий на Германию и на Западном фронте. Без сомнения, однако, они были бы гигантскими, если бы только германская политика и германская Ставка на это решились до того, как Людендорф начал свое первое наступление в марте 1918 г.»[148]

Бездействовавшие, обескровленные изъятием из них всего боеспособного элемента германские дивизии Восточного фронта все менее и менее становились способными для выполнения, несомненно, существовавших у герман ского командования планов вооруженной борьбы с большевиками. А в этой борьбе значение имело не столько, быть может, число дивизий, сколько тот ореол, которым окружали Германию ее победы первой половины 1918 г.

Однако решение русской проблемы для немцев все более и более отходило на второй план по сравнению с событиями, решавшими войну во Франции и Салониках. Середина июля окончательно заставила ее повернуться лицом на запад, предоставив события на востоке своему естественному течению.

Роль Австро-Венгрии в оккупации русской территории и направление ее политики в этом вопросе были совершенно ничтожными. Отчаянное положение Австрии в 1918 г. позволяло ей лишь либо плестись на поводу у Германии, либо нащупывать почву для сепаратного мира, ценой которого еще казалось возможным спасение остатков многоплеменной и раздираемой внутренними противоречиями империи императора Карла.