¥ - [9]

Благополучие губит пассионариев. Громыко похудел, осунулся, сошел на нет под деловым костюмом. Вознесшись вверх по социальной лестнице, в надмирные, недосягаемые сферы, о которых раньше не мог и помыслить, он вдруг утратил вкус к жизни. Обосновавшись в бизнес-колбе, Громыко повел дела без былого пыла, постепенно погружаясь в неоновый анабиоз, и вскоре уже спал, свернувшись в кресле на колесах. Я не любил Громыки — это было зло, но зло талантливое и не лишенное своеобразного обаяния. Теперь же это зло утратило всяческую притягательность. Громыко кончился — безобидно жадный, безобразно жалкий, бесконечно скучный, набитый бизнес-планами бизнес-труп.

В холле я снова налетел на мешковатого типа, который, подменяя Санту, уютно дремал под елкой. Гарнитура и рация — для связи с разными гипоталамусами — дремали рядом с ним. Тип ткнул в меня гарнитурой и попытался затащить в чулан, куда его напарник как раз запихивал админа Рому, в сети присутствовавшего под никами рыцарей Круглого стола, а в жизни походившего на разбойника с большой дороги. Рома рыцарски рычал и упирался, держась за дверь и выгибаясь арбалетной тетивой. Выглядел он еще подозрительнее, чем я со своей рассеченной губой. Секьюрити с угрюмой методичностью отдирал Ромины пальцы от притолоки. Воспользовавшись заминкой в аттракционе, я выскользнул на улицу.

Метель нахлестывала на крыльцо, обдавая ступеньки белой колючей крупой. Задохнувшись снегом, я спрятался за колонной. Там же стояла Сьюзи, бритая под нуль и известная своей неуловимостью программистка, на которую Громыко вешал самые безнадежные проекты и о которой, кроме ника, никто ничего не знал. Придерживая порхающий зеленый шарф, она смотрела на дорогу, где два снеговика толкали третьего, сидящего внутри седановидного сугроба. Мы сухо раскланялись и разошлись: она — в неоновое здание, я — на стоянку.

По дороге меня нагнал Сега и напросился в попутчики. Он так упоенно грезил о моем грядущем повышении, что я решил умолчать об инциденте с шишками. Насчет повышения, впрочем, все было решено еще до шишек. Однажды в полдень Громыко вызвал меня на ковер, осыпал похвалой и щедрыми посулами. Было даже забавно, что этот странный человек так рассыпается перед юнцом. Забавно, но не более. Недолго думая, я веско возразил, что деньги — зло, что по природе я не управленец, подвержен жутким мигреням, ненавижу скайпы, презираю мессенджеры… Громыко же, не слушая, переключился на дела насущные, смакуя сленговые словечки с упоением неофита, дорвавшегося наконец до сладкого. Возражая ему на том же арго, я вдруг подумал, что мы разговариваем, как два придурка, и проще было бы перейти с изнасилованного русского на деловой английский. Битый час я отражал Громыкины атаки, юлил и апатично огрызался и был отпущен только под подписку о невыезде.

Сегу отрядили к Громыкиным знакомым, у которых, по словам секретарши, “что-то там сломалось”: поломки эти были явлением регулярным, происходили по средам и пятницам, когда уборщица, шуруя шваброй, нарушала чуткий сон сетевого кабеля. Чтобы исправить положение, достаточно было просто пошевелить провод, но секретарша берегла маникюр, местный сисадмин пребывал в перманентном запое, а все остальные чихать хотели на секретаршу и ее почту. Сега полюбил эти визиты, беззастенчиво долго копаясь под столом и сыпля оттуда скабрезностями. Уходил он неимоверно гордый, с сияющим алтыном, выданным на чай щедрой секретаршей.

— Слушай, Сегутков, — бросил я, включая поворот. Справа заметало снегом секретаршин “Порш Кайен”, в узких кругах известный как “каретка куртизанки”. — Ты у нас, кажется, числишься веб-программистом, не так ли?

— Не язви.

— Не сисадмином каким-нибудь.

— Я человек с широким кругозором.

— Ты человек на побегушках. Прислуга за все. Для этого изобрели хелпдеск.

— Хелпдеск изобрели, чтоб изводить людей.

— Тем более.

— И что?

— А то, что побираться пошло.

— Гордыня — смертный грех.

— Алчность — тоже.

— А ты куда? — помолчав, спросил он, когда мы выехали на заснеженный, горящий габаритными огнями проспект.

— Я уволился.

— Угу, заливай, — скептически хмыкнул Сега.

— По собственному желанию. Буквально только что.

Сега скрестил руки на груди и недоверчиво на меня и покосился. Я ответил ему выразительным, не допускающим сомнений взглядом.

— Зачем? — вскинул бровь он.

— Затем, что с меня хватит.

— Мы тебя утомили?

— Меня утомила вся эта бодяга.

— А если кроме шуток?

— Я похож на человека, который шутит?

Сега с минуту молчал, сканируя меня долгим испытующим взглядом. Судя по всему, результаты сканирования оказались неутешительными: дурашливая гримаса сменилась праведным гневом.

— Хрень какая-то! Ты в своем уме? — напустился на меня он. — Тебя же повышать собирались! Такими вещами не бросаются! А ну поворачивай бумер!

— Это не он, а она. Я тысячу раз тебе…

— Ты псих! Ты и твоя акула. Поворачивай, едем назад!

— Черта с два.

Он рывком стянул шапку и взлохматил волосы. Игнорируя его пристальный взгляд, я сосредоточился на дороге. Некоторое время мы ехали молча.

— А что Громыка? — прорвало Сегу.

— А что Громыка? Громыка жив-здоров. Немного только выведен из строя…