Помню гнетущее ощущение страха в тот день, когда я шел к своей машине, пришибленный обрушившимися на меня дурными предчувствиями, которые витали над моей головой и мелкой рябью расходились в вечернем воздухе. Некоторые люди наверняка назвали бы это шестым чувством, предупреждением от внутреннего третьего глаза, способного заглянуть за изгиб кривой времени. Лично я никогда не покупался на подобные вещи. Хотя должен признаться, что иногда вспоминаю тот день и невольно задаюсь вопросом: если парки действительно нашептывали мне тогда в уши, если бы я знал, как круто эта дорога изменит мою жизнь, то выбрал бы тогда более безопасный путь или нет? Свернул бы налево еще до того, как свернул направо? Или упрямо продолжил бы ехать по трассе, приведшей меня к Карлу Айверсону?
В тот холодный сентябрьский вечер «Миннесота твинс» должна была играть с «Кливленд индианс» в завершающем матче чемпионата Центрального дивизиона. Очень скоро огни стадиона «Таргет филд» озарят западный горизонт Миннеаполиса, пронзив ночь лучами славы, но я этого не увижу, поскольку меня там не будет. Еще одна вещь, которую я не мог позволить себе на свои скудные накопления. Вместо этого я буду стоять на входе в пабе «У Молли» и, бросая украдкой взгляды на телевизор над барной стойкой, проверять водительские права и отмахиваться от пьяных аргументов. Прямо скажем, не карьера моей мечты, но она помогала оплачивать жилье.
Как ни странно, но мой консультант в средней школе ни на одной из наших встреч не произносила слова «колледж». Возможно, она сумела унюхать тоскливый запах безнадежности, исходивший от моих поношенных шмоток. Возможно, она узнала, что, как только мне стукнуло восемнадцать, я устроился на работу в питейное заведение под названием «Пьемонт клаб». Или – зуб даю, что все было именно так, – она знала, кем была моя мать, и справедливо решила, что от осинки не родятся апельсинки. Так или иначе, я не осуждал эту даму за то, что она не нашла у меня данных для колледжа. По правде говоря, мне было куда комфортнее в вонючем баре, чем в мраморных холлах академии, через которые я уныло пробирался бочком, будто надел ботинки не на ту ногу.
Итак, в тот день я вскочил в машину – двадцатилетнюю ржавую «хонду-аккорд», – нажал на газ, свернул на юг от кампуса, влился в плотный, как всегда в час пик, поток транспорта и поехал по шоссе I-35, слушая через пыхтящие японские динамики Алишу Киз. Проскочив бульвар Кросстаун, я порылся в рюкзаке, чтобы достать бумажку с адресом дома для престарелых.
– Только не вздумай называть это домом для престарелых, – пробормотал я себе под нос. – Пусть лучше будет поселок пенсионеров, или центр для людей пожилого возраста, или типа того.
Поплутав по незнакомым улицам пригородов Ричфилда, я наконец увидел табличку над входом в «Хиллвью манор» – место моего назначения. Название, присвоенное заведению, смахивало на чью-то задорную шутку. Отсюда не открывалось никаких горных видов, и здесь не было даже малейшего намека на печать величия, которое подразумевает слово «манор». Фасад здания выходил на проспект с четырьмя полосами для транспорта, а задняя часть смотрела на старый обшарпанный жилой комплекс. Впрочем, неудачное название можно было считать самым милым из недостатков «Хиллвью манор», с его серыми стенами, испещренными зеленым мхом, буйно разросшимися неопрятными кустами и заплесневелыми оконными рамами цвета окисленной меди. Здание скрючилось на фундаменте, словно квотербек в американском футболе, да и выглядело не менее устрашающе.
В вестибюле буквально с порога мне в нос шибануло волной затхлого воздуха с примесью антисептика и мочи, причем настолько едкой, что заслезились глаза. Сидевшая в инвалидном кресле старуха в кособоком парике смотрела куда-то мимо меня, будто в ожидании того, что на парковке вот-вот появится давний поклонник и умчит ее прочь. Когда я проходил мимо, она улыбнулась, но явно не мне. Я не существовал в ее мире, впрочем, так же как и призраки ее прошлого – в моем.
Я не решился сразу подойти к стойке администратора, в последний раз прислушавшись к настойчиво нашептывающему мне на ухо внутреннему голосу бросить, пока не поздно, класс английского и заменить его чем-то более разумным типа геологии или истории. За месяц до того я уехал из дома в Остине, штат Миннесота, ускользнув оттуда, точно мальчишка, сбежавший с бродячим цирком. Никаких разборок с матерью, а значит, у нее ни единого шанса переубедить меня. Я просто упаковал сумку, сказал младшему брату, что уезжаю, и оставил записку матери. К тому времени, когда я появился в офисе секретаря университета, во всех приличных классах английского уже не осталось мест, и мне пришлось подписаться на биографический класс, тот самый, где меня впоследствии заставят взять интервью у совершенно незнакомого человека. Где-то глубоко внутри я твердо знал, что липкие бисеринки пота, выступившие на висках, как только я очутился в вестибюле «Хиллвью манор», появились именно из-за домашнего задания, к которому я слишком долго не решался приступить, поскольку твердо знал: с этим заданием я еще нахлебаюсь дерьма. Администраторша в «Хиллвью», смахивавшая квадратным лицом, крепкими скулами, гладко зачесанными волосами и глубоко посаженными глазами на надзирательницу из ГУЛАГа, спросила, перегнувшись через стойку:
