«Я родился в Женеве в 1712 году от отца Исаака Руссо, гражданина, и матери Сюзанны Бернар, гражданки». И больше ничего: ни герба, ни генеалогического древа; из предков — только мало что значащие имена.
Первый из известных нам Руссо именовался Дидье — это был сын книготорговца из Монтлери. Когда начались первые преследования протестантов, он, в числе многих других, перебрался в Женеву, бывшую тогда прибежищем новой веры.
В эпоху великих монархий, когда родился Жан-Жак Руссо, Женева слыла демократическим государством, где граждане сами выбирали своих магистратов. В действительности всё было не совсем так. Гражданами считались только те, кто родился в этом городе от родителей-граждан или зажиточных горожан. Потомственные граждане пользовались всеми политическими и гражданскими правами, имели доступ к любой профессии и обладали правом быть избранными в органы магистратур, вплоть до высших должностей. «Просто» зажиточные горожане приобретали свой статус за звонкую монету, и хотя не могли претендовать на высшие должности, но имели право голоса при выборах в Генеральный совет, а также могли заниматься любыми промыслами и торговлей. Две эти группы не составляли большинства населения: на 18 тысяч жителей их было всего тысячи полторы.
«Женевская демократия» не касалась тех, кто родился от живущих в Женеве иностранцев, имеющих лишь разрешение на проживание, которое всегда могло быть отменено. Они обязаны были платить налоги и подати, допускались к службе в воинских частях, могли заниматься ремеслом, приобретать имущество, но были отстранены от участия во власти — как законодательной, так и исполнительной. Наконец, в самом низу социальной лестницы находились слуги, солдаты-наемники и крестьяне, которые проживали на территориях, относящихся к Женеве. Наш Руссо родился «гражданином», то есть в семье, образ жизни которой отличался от народного.
Впрочем, даже если граждане и буржуа заседали в Генеральном совете, формально независимом, их прерогативы сводились к выбору четырех «синдиков», или первых магистратов, из списка восьми кандидатов, который представляло им настоящее правительство республики. Этим правительством был Малый совет: он состоял из 25 членов («25 тиранов», как скажет впоследствии Руссо), избираемых из Совета двухсот, который сам избирался всё тем же Малым советом. В результате оба эти Совета присвоили себе право назначения других магистратов и чиновников. По сути дела, «женевская демократия» представляла собой олигархию избранных семейств, озабоченных тем, чтобы их строго ограниченный круг не расширялся. «Отцы города» обитали в Верхнем городе, возле собора Святого Петра, а буржуа — в Нижнем городе, в квартале Сен-Жерве.
Упомянутый Дидье Руссо держал трактир и вполне преуспевал в своем деле. Из пятерых его детей лишь один, Жан, пережил своего отца. Он стал кожевником и женился на старшей дочери часовщика, которому по прошествии времени отдал в обучение своего сына, тоже Жана. Так было положено начало традиции: ремесло часовщика передавалось всем Руссо от отца к сыну.
Этих простых ремесленников ни в коем случае нельзя было назвать невеждами. В перечнях имущества, остававшегося после их смерти, мы можем найти не только Библию, но и нравоучительные сочинения в романическом жанре, а также книги по медицине, истории, праву, политике. Таким был и Руссо-отец: «Я как сейчас вижу его — зарабатывающим на жизнь ручным трудом, но и питающим свою душу самыми возвышенными истинами: Тацит, Плутарх и Гроций лежали на его рабочем столе вперемешку с инструментами для его ремесла». Что ни говори, эти люди обладали культурой и гражданским сознанием, отличавшими их от подданных монархий.
В 1657 году Жан 2-й умер, оставив после себя некоторое состояние, а также десятерых детей (всего их у него было девятнадцать, но девять не выжили). Седьмой по счету, Давид, который отошел в лучший мир в 1738 году в возрасте девяноста шести лет, оставил после себя троих детей, один из которых, Исаак, и стал отцом будущего писателя.
Материнская линия присоединилась к классу буржуазии на четыре десятка лет позднее Дидье Руссо. Самюэль Бернар, родившийся в 1597 году, был сперва приказчиком у торговца сукном, а затем женился на дочери своего патрона. Он был человеком культурным, владел прекрасной библиотекой. Когда он умер, его сыну Жаку было всего три года. Возможно, отсутствием отцовского влияния и объясняются проказы Жака, столь неуместные в этом городе, где суровость почиталась первейшей добродетелью. Кальвинистская Женева являла собой теократию, в которой религия и политика составляли единое целое, — здесь даже приносили клятву «жить по святой евангельской реформации». Консистория, состоявшая из почтенных пасторов, пристально наблюдала за религиозной и моральной чистотой жителей города.
