Я хочу рассказать историю Сильвии Кассельмен. При этом предпочла бы совсем не упоминать о себе, но в книге судеб было написано, что я сыграю решающую роль в ее жизни, и поэтому ее история неразрывно связана с моей. Представляю себе нетерпение читателя, которому вместо описания жизни героини из романтического и блестящего светского общества приходится начать с автобиографии скромной жены фермера из уединенного уголка Манитобы. Но ведь Сильвия находила меня интересной! И вот, припоминая ее нетерпеливые вопросы и восклицания, я готова сама почувствовать себя героиней романа.
Для Сильвии я была каким-то неизвестным ей существом, женщиной, которая сама пробила себе дорогу в жизни. Я, по всей вероятности, была первой простой женщиной, которую она близко узнала. До тех пор она видела таких только издали и удивлялась нашему существованию, утешая себя мыслью, что мы, должно быть, сами не сознаем всей горечи своей доли. Но тут она встретилась со мной и убедилась, что в духовном отношении мы ничем не отличаемся друг от друга. Оказалось даже, что в некоторых вопросах я более осведомлена, чем она, и как раз в тех самых вопросах, которые мучили ее страстную натуру. Поэтому вся роскошь, власть и светский престиж, которыми судьба наградила Сильвию Кассельмен, померкли перед Мэри Аббот с ее взглядами современной женщины и здравым смыслом.
Я провела свою юность на ферме в Айове. У моего отца было восемь человек детей, и он сильно пил. Иногда под пьяную руку он поколачивал меня, и поэтому, когда мне минуло семнадцать лет, я убежала с двадцатилетним юношей, который работал на соседней ферме. Мне хотелось иметь свой угол, а у Тома были кое-какие сбережения. Мы отправились в штат Манитоба и обосновались там на ферме, где я и провела последующие двадцать лет своей жизни в беспрерывной упорной борьбе за существование. Когда я рассказывала Сильвии об этом периоде моей жизни, то ей она казалась просто невероятной.
Человек, за которого я вышла замуж, оказался мелочным тираном. В течение первых же пяти лет нашей совместной жизни он убил во мне всякую любовь к себе. Но за это же время я родила ему троих детей, и мне не оставалось ничего другого, как примириться со своей участью. По внешнему виду я превратилась в забитую рабу, но в душе ни на минуту не теряла надежды на освобождение. И, когда во время четвертой беременности у меня случился выкидыш и доктор объявил, что я не смогу больше иметь детей, я увидела в этом приговоре как бы освободительную грамоту и приняла непоколебимое решение: я воспитаю своих детей, сама буду развиваться вместе с ними и вместе с ними начну новую жизнь.
Все это я обдумала, работая по восемнадцать часов в сутки при свете лампы, во мгле наших северных зим. Несчастье случилось, когда я стряпала для батраков, работавших на пшеничном поле, от которого зависело все наше благополучие. Я поскользнулась и потеряла своего ребенка. Однако, несмотря на страдания, я тихо высидела, пока мужчины съели ужин, а затем перемыла посуду. Такова была моя жизнь в те дни, и я, как сейчас, вижу ужас, написанный на лице Сильвии, когда она слушала мой рассказ. Но такие вещи часто случаются в жизни женщин, ведущих хозяйство на дальних фермах, где они тяжко трудятся с тех самых пор, как там зародилась цивилизация.
Дела наши шли хорошо, и мой муж сделал накопления. Я напрягала все свои силы, чтобы дать детям возможность посещать школу. Я не хотела, чтобы они переросли меня в умственном отношении, и просиживала сама целые ночи, перечитывая их учебники. Когда старший мальчик оказался подготовленным к высшей школе, мы перебрались в город, где мой муж начал хлебное дело. К тому времени я превратилась уже в настоящего инвалида, и список моих болезней занял бы чересчур много места, если бы я вздумала привести его. Но я по-прежнему стремилась к знаниям, и болезнь была моим спасением: благодаря ей я могла держать прислугу и посвящать свободное время чтению книг из библиотеки.
У меня никогда не было никаких суеверий или предрассудков, и потому, проникнув в мир книг, я быстро нашла в нем свою дорогу. Конечно, вначале мне пришлось немало поблуждать, я плохо разбиралась в богословии и не умела дать решительный отпор идеологам «новый мысли». У меня и по сию пору сохранились кое-какие странности, которые читатель, без сомнения, назовет «заскоками». Так, например, я и сейчас верю в некое «духовное исцеление» и не всегда решусь высказать свои задушевные мысли о теософии и спиритуализме. Но тем не менее я почти сразу отказалась от религии, в которой меня воспитали, от политических взглядов моего мужа и от лекарств, которыми меня пичкали доктора. Первое, с чем я поспешила познакомиться, были вопросы здоровья и гигиены. Мне попалась книга о лечении голодом; я отправилась погостить к знакомым и попробовала этот метод на себе. После этого я вернулась домой совершенно новым человеком, перед которым открывалась неизведанная жизнь.
Но муж на каждом шагу старался ставить мне палки в колеса. Он хотел властвовать не только над моим телом, но и над моей душой, и всякое вновь приобретенное мной знание он воспринимал чуть ли не как личное оскорбление. Не думаю, чтобы образование делало меня неприятнее, чем я была раньше; единственное, на чем я твердо настаивала, – это чтобы детям была предоставлена возможность свободно развиваться и иметь свои взгляды.
