Замужество Сильвии - [4]

У Клэр было свое собственное мнение о Сильвии Кассельмен, мнение, к которому я, разумеется, отнеслась с некоторым предубеждением. По ее словам, Сильвия была ловкая интриганка. Она с самого начала знала, чего она добивается, и мастерски разыграла свою роль. А тем временем она, Клэр, бродила в темноте, пытаясь победить ее своим слабым оружием. Характерно, что она нисколько не обвиняла себя за эту ошибку. Всему причиной были низость ван Тьювера, его неспособность оценить истинное чувство и то, что он не стоил ее любви. Она изложила мне это, наивно рассказав сначала о том, как пыталась настроить ван Тьювера против Сильвии, притворно восхищаясь ею. Но я в этот момент отнеслась к Клэр снисходительно, находя, что обстоятельства подвергли слишком жестокому испытанию ее женский альтруизм.

Однако все ухищрения Клэр не привели ни к чему, и между обеими соперницами разгорелась жестокая борьба. По словам Клэр, хитрая интриганка Сильвия сделала вид, что смягчилась, ван Тьювер снова помчался на Юг, окрыленный надеждами, а Клэр осталась дома и погрузилась в изучение книги об отравителях итальянского Ренессанса. Вскоре последовало объявление о помолвке, а вслед за тем доблестный завоеватель в панике примчался обратно и стал засылать к Клэр своих приятелей для дипломатических переговоров. Он то сулил ей золотые горы, то грозил полным разорением, старался возбудить в ней то страх, то ненависть и даже взывал к ее любви.

Слушая эти излияния, я все время видела перед собой широко раскрытые невинные глаза, сразу очаровавшие меня на портрете, и в душе проливала слезы. Должно быть, нечто подобное испытывают боги, взирая с небес на жизнь смертных и видя, как они губят себя по собственному невежеству и безумию, точно слепцы, смело заносящие ногу над пропастью.

Я, конечно, оценила по достоинству язвительность Клэр. Однако могло быть и так, что эта воплощенная невинность действительно расставила ловушку ван Тьюверу, поймала его и вышла за него ради денег. Но, даже допустив это, я продолжала надеяться, что она сама не знала, что творила. В то время как она торжествовала свою победу, ей, должно быть, и в голову не приходило, что рядом с ней неизменно будет находиться тень другой женщины.

Клэр не один, а по крайней мере десять раз повторила мне:

– Увидите, что он вернется к своей Клэр. Другая не сумеет сделать его счастливым.

А я думала о том, что Сильвию во время ее медового месяца будет неотступно преследовать невидимый призрак, но она никогда не услышит его голоса, никогда не узнает его имени. Все, что ван Тьювер вынес от близости с Клэр, – чувственность, пресыщение, презрение к женщине – все это будет терзать и пугать его молодую жену, отравляя ей жизнь. Я не решалась заглядывать дальше в те бездны, куда не проникло даже мое воображение и о которых француженка, несмотря на всю свою смелость, говорила лишь намеками, часто непонятными для меня.

Клэр Лепаж чувствовала себя в то время глубоко несчастной и одинокой. Убедившись в том, что мои руки, привыкшие к мужскому труду, представляют собой надежную опору, она уцепилась за них. Она умоляла меня проводить ее домой, прийти к ней в гости, наконец, поселиться с ней. До этого времени она жила с одной из своих подруг, пожилой женщиной, которую она выдавала за свою тетку. Таким образом, Клэр не нарушала приличий во время пребывания на яхте ван Тьювера и в его замке в Шотландии. Но подруга эта умерла, и у Клэр не осталось никого, с кем бы она могла поделиться своими горестями.

Имея годовой доход в восемь тысяч долларов, она занимала великолепный особняк в западной части города, недалеко от набережной. Но денег не хватало не только на шофера, но даже на то, чтобы прилично одеваться, и ей приходилось влезать в долги. Тем не менее она готова была разделить со мной все, что имела. Передо мной открылась новая профессия, и я познакомилась с новой формой паразитизма.

Я часто навещала ее в начале нашего знакомства, отчасти потому, что меня интересовала она сама и ее друзья, отчасти потому, что я искренно надеялась помочь ей. Но я очень скоро поняла, что пытаться повлиять на Клэр – все равно что толочь воду в ступе. Когда я рассказывала ей, например, о разрушительном действии алкоголя, она соглашалась со мной, обещая в будущем быть умереннее. Но уже при следующем свидании я убеждалась, что все мои доводы испарились из ее головы, как дым. В то время я готовилась к работе на Востоке и попробовала заинтересовать ее такими предметами, как социальная реформа, но все это были для нее пустые слова. Она жила жизнью праздных искателей удовольствий, каких очень много в огромной столице, и мне при каждой новой встрече казалось, что я вижу ухудшение в ее внешности и характере.

Тем временем я собирала, как могла, сведения о ван Тьюверах. В газетах иногда попадались заметки о том, что яхта «Тритон» прибыла на Азорские острова, или что она налетела на тендер в гавани Гибралтара, или что мистер и миссис ван Тьювер удостоились чести быть принятыми в Ватикане, или что они проводили сезон в Лондоне, представлялись ко двору и были гостями германского императора во время военных маневров. А в столице Соединенных Штатов Америки миллионы рабов наемного труда утром, отправляясь на работу, и вечером, возвращаясь домой в битком набитой грохочущей подземке, читали об этом и радовались триумфальным похождениям своих соотечественников.