Александр Семёнович Шлёнский
Загон предубойного содержания
Всегда во время передышки
Нас обольщает сладкий бред
Что часовой уснул на вышке
И тока в проволоке нет.
* Игорь Губерман *
Июльское солнце стояло ещё довольно высоко, но уже начинало подумывать о закате. Иногда к нему подплывало небольшое облако, вежливо предлагая искупаться в мягком пару, и тогда солнце, не торопясь, залезало понежиться в облачную ванну. Там оно на мгновение задрёмывало, но быстро продирало глаза и опять вылезало в небесную синь. Вылезши, светило внимательно осматривало проплывающий под ним земной ландшафт, пытаясь понять, что там успело поменяться за пару минут, и в это самое мгновенье оно, само того не замечая, от любопытства начинало светить немножко ярче. Взглянув вниз после очередного купания, солнце обратило внимание на вереницу микроскопических машинок-муравьёв, едва заметно ползущих по тонюсенькой ниточке дороги. Ниточка обрывалась у небольшой серой заплатки в зелёном крапчатом море, пересечённом серебряными жилками рек, ртутно-тёмными зеркалами озёр, паутинными трещинками оврагов, и испятнённом множеством других разноцветных заплаток. Солнце внимательно вгляделось в эту картину, а затем снова вспомнило о закате, слегка вздохнуло и чуть быстрее покатилось к размытому воздушными струями, по-космически изогнутому краю горизонта.
То, что с высоты солнечного полёта напоминало цепочку муравьёв, вблизи оказалось колонной новеньких итальянских скотовозов IRMA, въезжавших на территорию Мервинского мясокомбината. Из решётчатых окон грузовиков блеяли утомлённые долгой дорогой овечки. Нарядные сине-жёлтые автопоезда один за другим ныряли в широкие ворота, окружённые нескончаемым бетонным забором, выглядевшим почти как крепостная стена. По верху трёхметрового забора вились широкие спирали фирменной колючей проволоки «Егоза». Близкое знакомство с её острыми как бритва лезвиями-шипами могло легко превратить любителя поживиться чужим мясом в бесплатную мясную нарезку для подкормки местных ворон. Мервинский мясокомбинат славился замечательной колбасой, изумительной бужениной, великолепными ароматными копчёностями, отменного качества грудинкой и рулетом, а также гуманным отношением к домашним животным, из которых делались все вышеперечисленные продукты.
Местная легенда гласила, что когда-то в стародавние времена была в этих местах знаменитая лошадиная ярмарка, где круглый год продавали скаковых, рысистых и тягловых лошадей. Именно последних больше всего раскупали местные крестьяне. Неприхотливые и сильные животные с кротким вследствие кастрации характером и дали название селу, в которое постепенно разрослась небольшая поначалу деревенька — Мериново. Жить бы селу да богатеть, но тут грянул 1917 год. В революцию и гражданскую войну лошадей забирали, не платя, и белые, и красные. Знаменитый конезаводчик и инженер барон фон Дервиц сгинул в чекистской Бутырке, а разграбленный конезавод в конце концов сгорел.
Когда в округе почти не осталось ни лошадей, ни лошадников, название села как-то само собой усохло до Мервино, а потом и самого села не осталось. В советские времена оно постепенно обезлюдело и в конце концов вымерло как и множество других сёл. Осталась лишь платформа «Мервино», которую местные жители именуют «блок». Несколько раз в день на блоке останавливается на пару мгновений простуженная усталая электричка, подхватывая или сбрасывая горстку людей, живущих в окрестных деревнях. Деревенские ездят в город за спичками, солью, белым хлебом, сливочным маслом, кефиром и другими колониальными товарами, которые они, в отличие от самогонки, сами делать не умеют.
Работники же Мервинского мясокомбината электричкой не пользуются. Их забирают и привозят на работу комбинатские автобусы — Пазики и пассажирские Газели, а после окончания смены развозят по домам. Местные жители не жалуют комбинатских за то, что они не ездят зимой в студёной, а летом в раскалённой электричке, что будучи чистокровно деревенскими, живут они в комбинатских тёплых городских квартирах, жгут на кухне не баллонный а подведённый газ, и получают хорошую зарплату. А больше всего деревенские не любят комбинат за то, что стоит он у них под боком, процветает и богатеет, а поживиться с него ни свежатиной, ни колбаской, ни нужным хозинвентарём не даёт высокий забор и суровая неподкупная охрана. Не по-русски это, когда у кого есть чем поделиться, не делится ни по добру ни по здорову. Вот потому и не любят деревенские комбинат и его работников.
Машины одна за другой подъезжали к ограждению, рабочие в комбинезонах с лязгом открывали железные двери, и испуганный и усталый живой груз, цокая копытцами по металлическому пандусу, перетекал в просторный загон под высоким навесом. Овцы робко жались к ближнему краю загона, стараясь держаться подальше от противоположной стороны. Там, у дальнего края загона в деревянной ограде зияло нечто необычное и страшное. Это было жерло узкого коридора, образованного сплетением толстых металлических труб. У входа в этот коридор мягкий соломенный настил заканчивался, обнажая голый шероховатый бетон. Метров через тридцать зловещий коридор приводил к низким железным воротам серого приземистого здания. В описываемый момент эти ворота были закрыты наглухо. Над ними тускло в свете дня горела служебная лампа, обязанностью которой было освещать в тёмное время суток железную вывеску "Убойный цех N1". Буквы были выведены красной масляной краской, а в конце вместо точки художник с мрачным юмором поставил жирную кроваво-красную кляксу.
