Мадрид, Испания, апрель 2003 года
Старый епископ умирал...
Он уносил с собой в могилу тайну, отчетливо осознавая, что молчание не украсит его смерть.
Неожиданно улыбнулся, вспомнив поговорку: «На смерть и на солнце во все глаза не взглянешь».
Даже если зрение твое острое, как у сокола, и ты умрешь с открытыми глазами, все равно они запечатлеют лишь этот мир. В них не отразится даже черта, разделяющая жизнь на земле и вечную жизнь на небесах, называемая смертью.
Епископ Рейтер лежал на жесткой кровати, укрытый до груди тонким белым одеялом. У изголовья умирающего сидел Петр Юсупов. Он склонился над священником, повинуясь жесту его иссохшей за восемь с половиной десятков лет руки, и против воли не мог представить его молодым, хотя бы тридцатилетним...
Епископ прошептал на ухо единственному в этой комнате человеку:
– Quo vadis?
Две тысячи лет тому назад на этот вопрос апостола Петра, бежавшего из Рима от легионеров Нерона, Христос с крестом на плечах ответил: «Иду в Рим, чтобы снова быть им распятым». И стал невидим. Апостол, страдая за Иисуса, возвратился в «город без границ» и был заточен в Мамертинскую тюрьму.
Юсупов принял слова епископа за бред умирающего, покачал головой и снова выпрямился.
– Пойдешь ли ты за мной? – прозвучал более четкий, но в то же время пугающий вопрос священника.
«Пойти за ним? – Юсупов непроизвольно дернул плечами. – Умереть, что ли?»
Он не стал скрывать улыбки – несмотря на то что Рейтер, казалось, смотрел на него в упор. Старик был страшен: тонкие седые волосы рассыпались по плечам, кожа на руках и шее пугала рубцами от глубоких ожогов; а там, где не было шрамов, кожа высохла и истончилась до пергамента.
Епископ поднял тонкий и длинный палец, призывая слушателя к вниманию. Юсупов услышал лишь одно слово на родном языке священника:
– Mysterium.
Оно означало тайну, таинство. У древних греков и римлян – тайный религиозный обряд с участием в нем только посвященных.
Епископ заговорил неожиданно окрепшим голосом:
– Тайны – это оплот всех орденов. И нашего ордена тоже. Что делает нас могущественными? Отвечай, сын мой, – потребовал он.
– Хранение тайны, монсеньор, – ответил Юсупов.
– Во все времена, – продолжил священник, – в тайны любого христианского ордена посвящали не всех, и по принципу, который ты знаешь и скажешь его сейчас для меня. Ну же, – поторопил он Юсупова, – у меня мало времени.
Тот снова повиновался:
– Если ты достаточно умен, чтобы вникнуть в суть тайны, значит, тебе разрешено знать, что она собой представляет.
И здесь речь шла об избранных, мысленно добавил Юсупов. И едва не вздрогнул, когда епископ повторил то, о чем он подумал.
– Речь идет об избранных... Меня скоро не станет. Пока у меня есть силы, пока я могу четко изъясняться, послушай меня не как священника, а как дипломата. Испания и Португалия получили значительное количество нацистского золота, которое поступило в начале сороковых годов в эти страны из Швейцарии.
Как ни странно, Юсупов тоже слышал недавно об этом золоте. В одном из новостных блоков об этом объявил в Вашингтоне один из сенаторов-республиканцев. Он возглавлял расследование о судьбе золота, конфискованного нацистами у евреев в оккупированных Германией странах, а затем помещенного в швейцарские банки.
Сенатор вел переписку с испанским и португальским послом в Соединенных Штатах, делал запросы относительно судьбы золота. Он хотел узнать, был ли драгоценный металл переправлен в Латинскую Америку, где после капитуляции Третьего рейха нашли убежище многие нацистские военные преступники. Сенатор ознакомился с одним из рассекреченных в 1991 году документов, находящихся в Национальном архиве США. В нем указывается, что Швейцария направила в Испанию сорок пять грузовиков с золотом и восемьдесят девять – в Португалию. В документе приведены номера машин, которые пересекли несколько государственных границ. С января 1942 года по май 1944 года было перевезено сто восемьдесят восемь тонн золота. На сегодняшний день удалось восстановить пути следования золота из Швейцарии в Мадрид. Испания купила около трех тысяч слитков. Но до сих пор нет ответа на вопрос о двух тоннах золота, которое немцы хранили в своем посольстве в Мадриде. Оно бесследно исчезло к концу войны[1].
Припоминая заключительные слова сенатора, Юсупов подумал: «Выходит, существует и продолжение».
Он не сводил заинтересованных глаз с епископа. Старик говорил с трудом, но пока еще внятно, даже акцентированно:
– Я перенес золотые слитки сюда, в этот дом, и сейчас они подо мной.
