Ранним утром 5 июля 1484 года парижане спешили к воротам Сен-Дени, через которые Карл VIII должен был въехать в ожидавшую его столицу.
Главное — успеть занять место поудобней, откуда можно будет рассмотреть молодого короля и его невесту. И не беда, если ждать придётся долго, событие того стоило: не каждый день Париж становился свидетелем торжественного въезда недавно коронованного монарха. По давней традиции голова Карла Валуа была увенчана золотой короной в Реймсе, но грандиозные празднества были приготовлены именно здесь, в Париже.
По распоряжению магистрата улицы очистили от мусора, фасады домов украсили яркими полотнищами и коврами, а мостовую посыпали свежей травой и цветами. На площадях по пути следования королевского кортежа установили накрытые вышитыми скатертями столы с обильным угощением.
Королевский прево и нотабли с раннего утра собрались у ворот Сен-Дени, ожидая чести сопровождать короля к собору Нотр Дам, где молодой монарх пообещает епископу Парижа оберегать вольности Церкви.
На протяжении всей улицы Сен-Дени, ведшей от одноимённых ворот к центру города, стояла плотная стена народа. Первые лучшие места, разумеется, заняли купцы и главы ремесленных цехов. Люду помельче пришлось довольствоваться задними рядами, но и там шла отчаянная борьба за право стоять поближе.
По заполненным теснившимся народом улицам ловко сновали продавцы разных яств, расхваливая свой товар, — ближайшие дни сулили им хорошие барыши. В общем, Париж с нетерпением предвкушал давно невиданные торжества.
Наконец залпы пушек на городской стене возвестили о вступлении Карла VIII в столицу. В тот же миг триста птиц, выпущенные из клеток птицеловами с Нового моста, взметнулись в небо. Многотысячная толпа восторженно приветствовала короля, заглушая своим криком звон колоколов.
Впереди королевского кортежа шло двенадцать трубачей и множество музыкантов в одинаковых одеждах цвета морской волны. Павлиньи перья, приколотые к их шляпам золотыми пряжками, весело вздрагивали при каждом шаге.
Карл ехал на поджаром белом жеребце, покрытом голубой шёлковой попоной с вышитыми на ней золотыми королевскими лилиями. На щеках короля, ещё не знавших бритвы цирюльника, играл румянец — приём, оказанный ему горожанами, очень польстил молодому монарху. За ним следовала старшая сестра, Мадам Анна де Боже и её муж — глава Регентского совета, но всему Парижу было известно, что в действительности регентом королевства была Мадам.
Вслед за Анной де Боже взору парижан предстали богатые носилки Маргариты Австрийской. Шёлковая занавеска была приподнята, давая возможность полюбоваться невестой короля. Правда, невесте было всего лишь три года, но какое это имеет значение, если у неё такие восхитительные синие глаза и прекрасные тёмные локоны.
С наступлением темноты городские кварталы осветились множеством факелов, в распахнутых окнах домов зажглись светильники и фонари. Народ, охваченный лихорадкой безудержного веселья, танцевал вокруг пылающих на площадях костров и пил впрок за здоровье щедрого монарха — по распоряжению Карла VIII вино раздавалось всем желающим.
В епископском квартале острова Сите веселились, как и во всём Париже, а то и больше, поскольку рядом с северной башней Нотр Дам и улицей Глатиньи размещались «весёлые» дома вперемешку с тавернами и гостиницами сомнительной репутации.
Матье де Нель с трудом лавировал в толпе, запрудившей узкую улицу. Шум стоял невообразимый: смех, крики, звук рожков и труб сливались в оглушительную какофонию. Проходя мимо кабачка «Толстуха Марго», он имел несчастье привлечь к себе внимание девицы для утех. Несмотря на праздник, царивший в городе, ей, похоже, в этот день не везло.
— Соглашайтесь, святой отец, я дорого не беру, — не отставала девица, цепко ухватясь за полу его рясы.
Он с досадой поморщился и бросил ей монетку.
— Пойди, поищи удачу в другом месте.
— Что это вы мне как нищенке бросаете жалкие гроши! — Взвилась девица, но монетку всё же спрятала в декольте. — Я приличная девушка, а не какая-то там грязная потаскушка!
— Пошла прочь! Ты пьяна! — он резко оттолкнул проститутку. Толпа с радостным криком подхватила её, увлекая в свои недра.
Наконец показались очертания приорства Сен-Дени-де-ла-Шартр — ему непостижимым образом удалось пристроиться между Нотр Дам и Большим мостом. Здесь было не так многолюдно и менее шумно.
У самых ворот приорства лежал малый, очевидно, хвативший лишку. Его фетровая шляпа с длинным пером валялась тут же, втоптанная в пыль. Матье де Нель равнодушно переступил через распростёртое на земле тело и громко постучал.
В окошечке блеснули настороженные глаза привратника.
— Ах, это вы, брат Матье.
Лязгнул засов и ворота распахнулись.
— Помогите, святые отцы, — послышался слабый голос лежавшего на земле человека.
— Чем же мы можем помочь тебе, сын мой? — ответил привратник. — Утренняя прохлада протрезвит тебя, а с трезвостью придёт и облегчение.
— Я не пьян, святой отец, — простонал человек, тщетно стараясь принять вертикальное положение. — То есть да, я, конечно, выпил, но не столько, чтоб замертво свалиться на городской улице.
