Утренние голоса

Андрей сладко потянулся, не открывая глаз. Под ним зашуршало свежее сено. Андрей на минуту замер, вспоминая, где он, потом открыл глаза. Над ним темнела крыша сарая, а в дырочки от выпавших из железа гвоздей пробивались тоненькие пучки света. Они были похожи на серебряные струны.

Ему показалось, что стоит до них дотронуться, как струны зазвенят.

«Динь-динь-бом!» — прилетели откуда-то звуки. Андрей прислушался. Звуки повторились. Они были тонкие и мелодичные. Ему даже показалось, что это звенят струны. «Динь-динь-бом! Динь-динь-бом!..»

«Да это же в кузнице, — догадался он. — Дядя Федя что-то кует».

Он приподнялся на локтях и наконец понял, что лежит на сеновале. Вечером ложились с отцом, а утром проснулся один. Все, наверное, ушли на работу.

По пружинистой лестнице Андрей сошел вниз, распахнул дверь сарая. Яркий свет больно резанул глаза, и Андрей на секунду прикрыл их рукой.

Во дворе было тихо и душно, у забора лениво расхаживали куры. Издалека все доносилось: «Динь-динь-бом! Динь-динь-бом!»

Андрей наспех поел и побежал в кузницу. Остановился у двери, стал наблюдать. Дядя Федя доставал из огня раскаленное железо, клал на наковальню и постукивал молотком: «динь-динь». Это он Семену показывал, куда бить молотом. А молот у Семена большой, с баранью голову. И руки сильные.

Дядя Федя по железу молотком: «динь-динь». А Семен молотом: «бо-ом!» И сразу искры во все стороны.

— Ты что стоишь, Андрейка? — спросил дядя Федя.

— Смотрю и слушаю, — ответил он. — Молоток и молот как будто слова выстукивают. Только не пойму, какие.

Дядя Федя подумал и спросил:

— А ты рано встал?

— Рано.

— И только наш звон слышал?

— Только ваш.

— Ты еще раньше проснись, целый разговор услышишь. Может, тогда и поймешь, что к чему.

Андрей вернулся домой озадаченный. Он не мог даже представить, какой разговор можно услышать ранним утром. И чем больше он думал об этом, тем интереснее становилось.

Вечером он уговорил отца снова взять его на сеновал, а утром разбудить пораньше.

— Ты что задумал? — спросил отец, когда они легли спать.

— Хочу послушать, как утро просыпается.

— Ну-ну, — только и сказал отец. Он несколько раз перевернулся с боку на бок и заснул.

Андрею не спалось. Когда он шевелился, под ним пружинило и потрескивало пахнущее ароматное сено. Где-то далеко лаяла собака, урчал трактор.

Вслушиваясь в звуки ночи и думая о своем, Андрей не заметил, как уснул. А когда проснулся утром, звуки были другими. Он, не шевелясь, лежал с открытыми глазами, смотрел на серебряные струны под крышей и слушал. Вокруг сеновала трезвонили воробьи, заглушая голоса других птиц, кто-то посвистывал на улице, где-то стучал молоток.

Во дворе звякнуло ведро, зазвенели струйки молока: «Дзень-дзень, дзень-дзень!» Это мать принялась доить корову.

С другого конца двора донеслось: «Вжинь-вжинь, вжинь-вжинь!» Начало у звуков глухое, а конец звонкий и певучий, будто кто-то от щекотки визжит. Андрей догадался, что отец точит ножи сенокосилки. Он говорил, что трава в этом году густая, оттого ножи быстро тупятся.

И вдруг снова будто взыграли серебряные струны: «Динь-динь-бом! Динь-динь-бом!»

Как ни старался Андрей, ничего не понял из утреннего перезвона. Встал, позавтракал и опять заторопился в кузницу. Дядя Федя и Семен ремонтировали тракторный прицеп. Они спешили и долго не обращали на мальчика внимания. А когда закончили работу, дядя Федя спросил:

— Ну как дела, Андрейка? Рано встал?

— Рано.

— А что слышал?

— Мать корову доила. Отец ножи точил. Вы работали — тоже слышал. И голоса веселые.

— И то верно, — улыбнулся дядя Федя. — Все славят рождение дня. Только главного ты не расслышал. Эти голоса тем понятны, кто их рождает. Мать корову доит, а струйки вызванивают: «Есть молоко, много молока». Ножи отвечают: «Будет трава, много травы». И так в каждом дворе. А мы из кузницы на все село трезвоним: «Готовим прицепы, перевезете траву». Один человек, Андрейка, всего сделать не может. А если вместе возьмутся за дело, то выйдет быстрее и легче. Поэтому все рано встают, начинают перекличку. Только не голосами, а звуками рабочих инструментов.

— Чудеса, — удивился Андрей. — Вот вырасту, тоже буду чем-нибудь звенеть.

— Расти, Андрейка, — улыбнулся дядя Федя. — И звук для себя выбирай позвончее.

Подошел Митя к зеркалу, сделал серьезное лицо. На груди у него бинокль, на плече — двуствольное ружье. Настоящий охотник!

Поднес он к глазам бинокль, осмотрел комнату. Видит, в уголке сестренка Оля с куклой играет, платьица на ней меняет, волосы расчесывает. Митя подошел, остановился перед ней и стал уговаривать:

— Пусть твоя кукла отдохнет, а мы давай в охотников поиграем. Сейчас я приду сюда на охоту, а ты сиди и рыкайся.

— Как это? — не поняла Оля.

— Как тигр. Ры-р-р, ры-р-р, — пояснил Митя.

— Не хочу быть тигром, — укладывая куклу, сказала Оля.

— Хорошо, будь леопардом. Я пошел.

Вернулся Митя, а Оля смотрит на него и молчит.

— Ты чего не рыкаешься? — строго спросил он.

— Я не умею.

— Давай научу. Повторяй за мной: ры-р-р.

— Лы-л-л, — повторила Оля. И так вытянула губы, что Митя еле сдержал смех.

— Ладно, — махнул он рукой. — Будь кенгуру. Только не молчи.