Владимир Шуля-Табиб
УОЛДЯ
Когда Бог хочет наказать человека, он исполняет его желания.
Арабская пословица
Скотч обволок мягкой ароматной пеленой, ненавязчиво потянул в никуда.
Где-то внизу остался мир: пестрое "было", серое "есть" и какая-то пустота вместо
"будет".
И они снова пьют вдвоем: он и тот, который в зеркале. За семь лет в Нью Йорке они
успели привыкнуть друг к другу, даже к тому, что их в разное время дня и зовут по-разному: утром на работе Уолтер, а вечером, дома, Володя. И смотрит из зеркала некий Уолдя, ни на
одного из них не похожий. Володя, скажем, никогда не пил в одиночку, а Уолдя чаще всего
именно в одиночку и пьет.
Жил когда-то в незапамятные времена и за тридевять земель отсюда поэт-романтик
Володя, Вовка, учился в математическом 10-а, и было у него много умнющих и славных
друзей. Теперь в Нью Йорке живет жизнерадостный веселый толстяк Уолтер - таким его
знают на работе. И только иногда, в часы одинокой пьянки, из зеркала хмуро глядит
отставной майор воздушно-десантных войск Владимир - жесткий, временами и жестокий, хамоватый тип, в Афгане и Чернобыле растерявший юношеские иллюзии. Недоверчиво, недобро гляядит на мир отставной майор.
Но это иногда. А вообще-то все трое: Володя, Уолтер и Владимир - мирно уживались
в Уолде и редко конфликтовали меж собой. У каждого были свои заботы, свои часы для
раздумий, и только пили они всегда вместе. Случалось, и грызлись при этом.
Человек из зеркала, хотя и умный, каким ему положено быть, друзей однако заменить
не мог. А они все остались там. Многие, правда, еще дальше, чем там, уже нигде. Ну, приятели, конечно, есть и здесь - "гайс, баддис", то есть они ничего толком не знают о тебе, ты столько же о них. Здесь не принято распахивать душу на ширину кухни и пускать туда
кого ни попадя. Хау ар ю? Гуд, хаваем помаленьку. И все о"кей, и боже тебя упаси с кем-то
делиться своими проблемами или лезть в чужие. У каждого есть свой чирей на заднице, но
снимать штаны и демонстрировать его всем необязательно.
Целыми днями, в любую погоду-непогоду, хмурый майор и веселый толстяк-шофер
колесили по всем проспектам и закоулкам Нью Йорка, к вечеру приползали домой, чтобы
неспешно выпить стакан скотча и забуриться спать. А утром снова туда, на улицы, где
машин больше, чем людей.
И вдруг однажды, два года назад, солнце взошло на западе - приехала Она, его первая, еще школьная любовь, его Люська. Впервые это солнце вспыхнуло 35 лет назад - и все
вокруг заиграло , засветилось, А потом.... потом он уехал в Питер, солнце зашло за тучку, затерялось в питерских туманах. Но, оказывается, не погасло, только понял он это через
многие-многие годы.
Все было в эти годы: Военно-медицинская академия, Ленинград с театрами, музеями, барами, а потом офицерская гарнизонная жизнь на краю света, война в Афгане, Чернобыль, другие женщины - одни на годы, другие на неделю-две. Друзей с годами становилось все
меньше, как в песне Галича, они уходили " одни в никуда, другие в князья". В никуда -
больше. И родные уже все в США, и у самого билет в кармане туда же. В родном городе еще
осталось двое школьных друзей, заехал проститься с ними. Сидели, грустно пили водку, и
вдруг - звонок.
Она! Через четверть века - она, Рыжик, Люська, единственная его девочка. И какое
это имело значение, что ей за сорок, что многовато у девочки морщинок - он их не видел, она
была все той же, что в палатке над тихой лесной речкой двадцать пять лет назад. Она тогда
спала, а он смотрел на ее лицо с золотистым пушком на щеках и не мог решиться ее
поцеловать, робел. А она только притворялась спящей и злилась на его недогадливость и
робость.
Спит она и сейчас, рядом, тихонько посапывает. Уже давно спит. Целыми неделяи -
снотворные и морфий спасают от диких болей. У нее рак, свирепая меланома, шесть
опухолей в голове. Она знает об этом, но еще надеется, верит в Бога, в своего ангела-
хранителя. И еще верит в него, своего Вовку, в его врачебное могущество.
Но он, повидавший смерть во всех обличьях, он-то точно знает, что надеяться уже не
на что. Знает, но не хочет поверить, что Господь, в которого верит она, столь жесток и
коварен: через многие годы помог им встретиться, помог получить американскую визу, когда многим отказывали, а ей даже без обычных проволочек дали. - словом, помог Господь
вернуть любовь, но всего на два года! Причем второй - уже с тяжкими муками, госпиталями, отчаянием, надеждами на чудо.
И вот уже не осталось ничего, кроме мучительного ожидания конца. Держаться
самому и поддерживать в ней надежду, а когда она уснет, глотнуть скотча и постараться
уснуть . Хотя бы часика на три-четыре, иначе не продержаться. Завтра - 14 часов крутить
баранку по Нью Йорку, продираться в уличных потоках, как на байларке по порожистой