40 градусов
Сыпал легкие хлопья снег. Обычно оживленная улица была пустынной.
Он знал почему — никто не хотел попасть в свидетели. Саша медленно отступал к стене, глядя как матово поблескивает свет фонаря на влажной поверхности биты. Вот и все… Катя была его первой и последней любовью. Первой, потому как раньше он и не любил вовсе. Не испытывал того жгучего желания обладать кем-то… все равно какой ценой. Или это была не любовь, а страсть? Нет, больше — гордость? Это ведь так круто — увести любовницу у самого Лысого… Наплевать, что за короткие минуты удовлетворенной страсти придется дорого заплатить. Зато он всем доказал, что он мужчина! Да, мужчина, а не тряпка, как любила повторять вечно пьяная мачеха. Что бы это не было, а это конец. И холодная шероховатость бетона под ладонями говорила о том же. Отступать некуда. Сзади — стена многоэтажки, впереди — трое горилл Лысого. Только бы быстрее… Саша не хотел мучиться, но и надежды на скорую смерть почему-то не было. Боль. Теплая жидкость на холодных щеках. Беспамятство.
50 градусов
Изящество… ажур. Тонкие детали — тронь, и рассыплются, как карточный домик. Он сюда не вписывался. Обычно ловкий, в этом доме он вечно натыкался на какие-то там вазочки, рюшки, тарелочки, вечно что-то разбивал, вечно мял свой туалет, приводя в отчаяние собственного камердинера. Кукла. Красивая, наряженная кукла, не более. Он ненавидел эту жизнь. Он любил сбегать на плац, ощущать тяжесть меча в ладонях. Любил тузить кого-то в трактире и получать ответные удары. Любил хорошенько выпить, а потом до самого утра веселиться в пьяном угаре, обсуждая с шапочными знакомыми баб, собак, оружие и коней. Он военный, ко всем чертям, и воспитан, как военный! Не менестрель! И какая к дьяволу разница, умеет он играть на арфе или нет? Да кто вообще выдумал эти арфы? Матушка? Потому как «сейчас в моде»? И эти проклятые: «Сыграй сынок, у нас сегодня такие гости…»
— Ваша игра покорила саму королеву… ваш голос…
Будь проклят этот голос! Будь проклята эта арфа! Будь проклята и капризная королева, что сделала из него игрушку. Будь прокляты родственники, что безустанно твердят:
— Смирись… это такая честь. Обрядить аристократа в кружева, лишив законного вкуса крови — честь? Вечно притворяться «душечкой», умным, милым, улыбчивым… и так притягательно слабым — честь? А что же тогда, к чертям, бесчестие?!
— Королева видит тебя таким, мой сын, так и будь таким, — уговаривала его матушка, обряжая сына в кружева.
— А если я не хочу?
— Ну ты же не опозоришь наш род пролитой кровью? Пролитая кровь это позор, потому как королева так решила. А быть комнатной собачкой королевы, ее мальчиком на побегушках — это честь.
Принимать золото из королевских рук, дорогие подарки — тоже честь?
Проклятая страна! Все в ней перевернуто с ног на голову. Вот… опять был невнимателен и разбил вазу. И матушка придет жужжать на ухо, что это был подарок самой королевы, такое внимание к младшему сыну захудалого рода. А старший? Старший, благодаря братику-музыканту, получил свой жерл маршала и укатил на войну. Война… сладкое слово. Битва, борьба, сила. А не эти проклятые романсы, которые он должен исполнять каждый вечер. Уже месяц, день в день, без перерыва! Вторая ваза полетела в стену уже нарочно. Матушка будет недовольна. А не все ли равно? Он чувствует себя как зверь, запертый в клетке!
— Наше величество ждет вас, — холодный голос за спиной отрезвил виконта.
— Ждет? — усмехнулся он поправляя шейный платок.
— Вы поранились, мой господин, — камердинер поймал ладонь Анри, остановив ее движение. — И испачкали столь чудесные кружева.
Придется переодеваться… Надо спешить, королева не любит ждать.
60 градусов
Он еще жив? Странно. Лежит на полу, уткнувшись носом в ковер. По виску стекает капля крови. Наверное, ковер испачкается. Наверное, его завернут в этот кусок ткани и утопят в окрестном болоте.
Говорят, Лысый любил такие штучки.
— Что ж ты, падла? Совсем страх потерял? Ну потерял, ну и что? Один раз в жизни все можно… а на фига такая жизнь. Серость… Грязь. Вечные драки, борьба. Он так устал.
Почему иногда нельзя быть просто слабым? Потому что он — мужчина?
Потому как родился в районе, где слабости не прощали? Где чтобы выжить, надо быть зверем? Он не хотел быть зверем. Кто-то из горилл схватил Сашу за волосы, заставляя выгнуться дугой.
— Сучонок поганый, сам с тобой разберусь, слышишь! Сам! — лицо Лысого расплывалось, и было уже все равно. Саша будто поплыл куда-то на теплых, ласковых волнах, и через те волны пробился раздраженный крик:
— Придурки! Он же отрубился! Помягче не могли? А потом звук глухого удара: Лысый наградил собственного громилу оплеухой. Стало совсем темно. И сон… тихий плач арфы, струны под кончиками пальцев. Он никогда арфы в глаза не видел, откуда странные видения?
Почему пальцы непроизвольно водят по ковру, а губы с трудом разлипаются, пытаясь вывести знакомую мелодию?
70 градусов
Королева не любит ждать. Королева гладит белоснежного пуделя, сидящего у нее на коленях. Взгляд королевы подернут слезами, и это при том, что виконту так и не удается сосредоточиться на песне, и голос то и дело срывается, фальшивит. Королева ничего не замечает. Королева смотрит только на его тонкие, украшенные перстнями пальцы, что ласкают струны арфы.
