Сегодня я хочу поговорить с вами об одном человеке. Лично для меня он не слишком приятен. Должно быть, по той причине, что очень похож на меня. Точнее, на меня прежнего, каким я был лет двенадцать назад, и каким он сумел остаться на всю жизнь. Впрочем, и это будет не совсем точно. Двенадцать лет назад я мечтал жить так, как ему удается жить. Сейчас я не таков, да и мечтания у меня совершенно иные. Но нет-нет, да и вплетется в мои сны ниточка его настоящего. Его тихий дрейф по нашему миру воспринимается мною как пребывание в материнской утробе. Тепло, нетревожно, безопасно, даже как-то насладительно. И невозможно в реальности нашего мира. В последнее время я задумываюсь: так ли уж невозможно? Если бы я тогда, двенадцать или пятнадцать… или шестнадцать? словом, что-то в этом роде лет назад не был уверен в полнейшем отсутствии шансов прожить свою биографию именно так, возможно, я не начал бы движение в совершенно противоположную сторону. Разумеется, невероятно маловероятно – провековать судьбу в утробе. Или как в утробе. Сравнимо с утробой. Поэтому я напряг волю и родился. Я вылез в мир, где полным-полно веселья и боли. Многие люди так до конца жизни не решаются на такой шаг – родиться. Требуется сознательное усилие воли. Эти самые многие высовывают головку или даже совсем выбираются наружу, но не желают перерезать пуповину. Не то, что бы я осуждал их за это. Напротив, скорее они с высоты собственного комфорта могут поглядывать на меня с оттенком безобидного превосходства. Просто я сделал так, что стал быть сделан из другого теста. Я перестал их понимать, я ушел от них очень далеко. И бесконечно далеко я ушел от тех немногочисленных счастливцев, которые сумели остаться в утробе. Надо иметь отвагу, решаясь в один прекрасный день прожить собственную жизнь. Быть, оценивать, делать кое-что новое, приобретать и, конечно, терять. Покуда ты живешь, ты почти всегда неправ. Если ты не начал жить, ты не можешь быть прав или неправ, ты просто реагируешь на окружающую среду. Холодно. Плачу. Закутали. Тепло. Тяну руку. Круглая, гладкая, красная, гремит. Хорошо. Смеюсь… Так вот, я столь давно решился жить, что для меня сейчас имеют смысл такие слова как государство, экономика, социальный строй, история, изящная словесность, Бог и дьявол. Когда произносишь такие слова среди не-родившихся или почти не-родившихся, можно вызвать ироническую улыбку на внутренней стороне лица, невидимое презрение или очевидное раздражение. Скорее всего, от тебя попросту отойдут подальше. Ты – в жизни, а они – за ее пределами. Ты вовлечен, а они пребывают в отстраненности. Для тебя мир – гуща с пузырьками пустот, а для них – пустота со сгущениями островков смысла. Я им немного завидую, да, это правда, я немного завидую им, но я их не люблю. Я возможен без них, а они без меня – нет. Впрочем, это их совершенно не беспокоит. Для них все не так уж важно. Да и нелюбовь мою, пожалуй, не стоит преувеличивать. В сущности, она совершенно неагрессивна. Это мирная, спокойная нелюбовь, мы можем существовать одновременно, нимало не обижая друг друга… Знаете, если бы у меня была возможность жить так, как живет обитатель всех следующих абзацев, кроме последнего, я бы отказался. Сейчас мне уже так не надо. Почему? Возможно так: научившись плавать, скучно стоять на берегу. Или так: я сделал свою ставку в одной очень большой игре, мне хочется досмотреть ее до конца. Лучше сказать, доучаствовать до конца…
* * *
…Отпирая дверь в свое убежище, я всякий раз испытываю тошнотворный испуг. Наверное, мне уже никогда не избавиться от него. Я смутно представляю себе множество страшный вещей. Самый безобидный вариант: сломается ключ. И попросту замок не послушается ключа и откажется от собственной отпирающей функции. Между ключами и замками регулярно исчезает минимально пространство отторжения, они вступают (притом, заметьте, принудительно!) в интимнейшие отношения. Это не может не вести к семейным ссорам. Всякая любовь, если таковая и существует, способна пережить хотя бы несколько лет, только при одном условии. Она должна быть на девять десятых дистантной. Иными словами, партнеры встречаются не более одного дня из десяти, вволю испытывают счастье, с нетерпением ждут и т. п. Я бы не выдержал и трех суток подряд рядом с одним и тем же человеческим существом. Разумеется, мы вступаем в осознанный компромисс, когда некто оказывается на нашей территории, в опасной близости от (самого) тела; мы подавляем два естественных инстинкта: немедленно вытолкнуть агрессора или, что более очевидно, убежать. И, разумеется, компромисс позволителен далеко не всегда. Либо некуда деваться (и это ужасно!), как, например, с родителями. Либо есть ощутимые выгоды. Но и выгод еще мало. Следует вступить с партнером по взаимодействию в своего рода, извините, переговоры. Добиться гарантий собственной безопасности и, главное, точно определить, сколько все это продлится и в какой момент закончится.
Так вот, я уверен, что ключ и замок не успевают вступить в переговоры. Я даже не знаю, существует ли между ними любовь. Очень может быть, их ситуация проходит по разряду «некуда деваться». Вынужденный, если позволите, контакт. А это исключительно некомфортно, особенно, видимо, для замка. Ведь это именно ключ – ярко выраженный агрессор. Не по своей, конечно, воле, но факт есть факт… И замок, как вы, наверное, понимаете (если, конечно, у вас есть желание не спорить со мной; за подобное желание я был бы искренне благодарен), однажды может «заискрить». Не все же ему напрягаться! Не пустит ключ в себя. Ну не пустит, и все. Без каких бы то ни было видимых причин. Или не повернется, куда следует: еще того хуже и еще того непонятнее для людей, которые всю жизнь не имели ничего общего с бытовыми железками. Или внятная версия: ключ сломался, а из отверстия опасно щерится металлический обрубок. У меня на этот случай припасено два запасных ключа и, конечно, плоскогубцы. Без них я просто не выхожу из убежища. Некоторые назовут, возможно, подобный образ действий интеллектуальной эквилибристикой, а громкий человек прямо заговорит о паранойе. Но я полагаю, я надеюсь, найдутся и те, кто поймет и одобрит подобного рода предусмотрительность.
