День начался как воспоминание детства — ослепительный и сладостный. Без особой причины, просто потому, что жизнь была хороша, глаза Мегрэ смеялись, когда он принялся за первый завтрак.
Окна были широко открыты, и снаружи проникали запахи, знакомые звуки с бульвара Ришар-Ленуар, и уже трепетал горячий воздух; лучи солнца, пронизывавшие легкий туман, становились почти осязаемыми.
— Ты не устал?
Смакуя кофе, который казался ему лучше, чем в другие дни, он удивленно ответил:
— А почему бы мне устать?
— После той работы, что ты проделал вчера в саду… Ведь уже несколько месяцев ты не держал в руках лопату.
Был понедельник, понедельник седьмого июля. В субботу вечером они поехали на поезде в Мён-сюр-Луар, в маленький домик, который они готовили уже несколько лет к тому дню, когда Мегрэ, согласно правилам, уйдет в отставку.
Через два года и несколько месяцев! В пятьдесят пять лет! Как будто мужчина, который никогда не болел, вдруг, в один прекрасный день, становится неспособным руководить бригадой по уголовным делам! И все только потому, что ему исполняется пятьдесят пять.
Труднее всего для Мегрэ было понять, как это его угораздило прожить уже пятьдесят три года.
— Вчера, — поправил он жену, — я главным образом спал.
— Ну да, на солнцепеке.
— Покрыв лицо носовым платком.
Какое прекрасное воскресенье! Рагу, томившееся в низенькой кухне, вымощенной плитками из голубоватого камня; аромат пахучих трав, распространявшийся в доме; мадам Мегрэ в пестром платочке, ходившая из комнаты в комнату; Мегрэ в рубашке с открытым воротом и соломенной шляпе, пропалывавший грядки, выгребавший сорную траву и, в конце концов, уснувший после обеда в кресле-гамаке с красными и желтыми полосами, где солнце не замедлило настигнуть его, хотя и не смогло вывести из блаженного состояния.
На обратном пути, в поезде, оба они чувствовали себя отяжелевшими, оцепеневшими, веки у них набрякли, и они уносили с собой запах, напоминавший Мегрэ его молодость в деревне, — смесь сена, пересохшей земли и пота: запах лета.
— Хочешь еще кофе?
— С удовольствием.
Даже передник жены в мелкую голубую клетку радовал его своей свежестью, какой-то наивностью, как радовал и отблеск солнца на одном из стекол буфета.
— Будет жарко!
— Очень жарко.
Он с удовольствием отправится на службу, откроет окна своего кабинета, выходящие на Сену, и будет работать без пиджака. Приятно было шагать по тротуару, где тенты перед лавками рисовали на тротуарах темные четырехугольники, приятно было ждать автобус на бульваре Вольтера рядом с девушкой в светлом платье.
Ему везло. У края тротуара остановился старый автобус с открытой платформой, так что он мог не гасить свою трубку и курить.
Все это напомнило ему вдруг ярко расцвеченное шествие, поглядеть на которое сбежался тогда весь Париж.
Мегрэ только что женился и был еще молодым, застенчивым секретарем комиссариата в районе Сен-Лазар.
Многочисленные ландо, запряженные в стиле герцога д'Омон, везли Бог знает каких иноземных властителей, окруженных подданными с султанами на шляпах; и на солнце сверкали каски республиканских гвардейцев.
В Париже был тот же аромат, что и сегодня, тот же свет, та же истома.
О, тогда он еще не думал о пенсии. Конец его карьеры, конец его жизни казались ему фантастически далекими, такими далекими, что он не забивал себе голову мыслями об этом. А теперь он уже приобрел дом, в котором проведет остаток дней.
Но никакой меланхолии. Улыбка, в общем, почти радостная. Он пока что идет на работу. Шатле. Сена. Рыболов. Здесь, у моста Шанж, всегда стоял по меньшей мере хоть один рыболов. Потом адвокаты в черных мантиях, жестикулирующие во Дворце правосудия.
И наконец набережная Орфевр, где он знал каждый булыжник и откуда его чуть не изгнали. Совсем недавно. Около десяти дней назад один префект, который не любил полицейских старой школы, потребовал, чтобы Мегрэ подал в отставку, — выражаясь более элегантно, раньше времени ушел на пенсию, — и всего лишь потому, что несколько раз допустил оплошность.
Но это уже в прошлом. Отдав честь двум часовым, он поднялся по широкой лестнице, вошел в свой кабинет, открыл окно, снял шляпу, пиджак и стоя стал глядеть на Сену, на ее суда.
Несмотря на то что дни его были полны непредвиденного, существовали еще и почти ритуальные поступки, которые он совершал, не думая о них; так, например, раскурив трубку, он всегда толкал дверь в кабинет инспекторов.
За некоторыми столами были уже пустые места — началась пора отпусков.
— Привет, ребята! Жанвье, зайди ко мне на минутку.
Жанвье вел следствие по ограблению ювелирных магазинов, точнее, витрин ювелирных магазинов. Последнее ограбление произошло в прошлый четверг на бульваре Монпарнас, причем грабители уже в течение двух лет успешно пользовались одним и тем же методом.
— Что нового?
— Практически ничего. Опять молодежь, по двадцать-двадцать пять лет, согласно показаниям свидетелей. Как обычно, действовали двое. Один разбил витрину гаечным ключом, другой, в руках которого был мешок из черной ткани, сгребал драгоценности, затем ему стал помогать товарищ. Вся операция была точно рассчитана.
