— Он здесь!
Рэйчел отпустила край шторы и отпрянула от окна. Нервным движением руки она отбросила со лба каштановую прядь, и ее серебристо-серые глаза приобрели цвет потемневшего от дождя асфальта.
— Как всегда, минута в минуту.
Пунктуален до скрупулезности — на ее памяти Габриэль опоздал лишь однажды; но то опоздание было спланировано с такой холодной безжалостностью, что она до сих пор поеживалась при воспоминании о нем. Да уж — ждать себя он не заставлял никогда!
— Отойди от окна, Рэйчел! — Мать произнесла это срывающимся шепотом, словно человек, который только что вышел из синего перламутрового «ягуара» и теперь стоял перед парадной дверью, мог ее услышать. — Если он тебя увидит…
— Этого окна не видно из машины, — заверила Рэйчел, но на всякий случай отошла.
Сердце билось часто и неровно. Вряд ли он мог заметить ее, успокаивала она себя, тщетно пытаясь унять нервную дрожь и еле сдерживая почти непреодолимое любопытство. Нельзя было показывать, что его приезд для нее что-то значит. Так много значит! Он сейчас войдет, и она увидит его, впервые за минувшие четыре с половиной года.
Звонок дверного колокольчика разнесся по всему дому. В наступившей тишине слышны были только шаги миссис Рейнольдс, экономки, по мозаичному полу холла.
— О, Рэйчел, я не знаю, как справлюсь с этим. Просто не знаю! — Голос Лидии Тирнан срывался, как в неисправном радиоприемнике. — Я поклялась, что немедленно уйду, как только этот человек переступит порог нашего дома. Я лучше умру, чем буду жить с ним под одной крышей!
— Подозреваю, что именно этого он и хочет, мама, — с горечью промолвила Рэйчел. — Нет, конечно, не твоей смерти! Хотя, я думаю, для него это было бы решением всех проблем. Но даже наши разговоры о том, чтобы уйти отсюда, были бы ему на руку.
— Ты хочешь сказать — сбежать из дома?
— И оставить ему всю собственность. Которая по закону на девять десятых…
Рэйчел замолчала. Лицо матери внезапно изменилось: губы сжались в тонкую линию, в глазах, чуть более темных, чем у дочери, засверкала решимость.
— Ничего он не получит, этот ловкий Габриэль, тем более девять десятых того, что по праву принадлежит мне, — объявила она с твердостью, какой Рэйчел давно у нее не видела. — У него и своего более чем достаточно, и я не…
Она остановилась на полуслове — в дверь постучала миссис Рейнольдс.
— Прошу прощения, мадам, к вам посетитель — мистер Габриэль Тирнан, — провозгласила она.
Рэйчел показалось, что прогремели фанфары, возвещавшие о появлении старшего члена королевской фамилии, и она едва удержалась, чтобы не присесть в глубоком реверансе перед высоким брюнетом, появившимся в дверях.
Впрочем, это желание тут же исчезло, едва она взглянула на него — четыре с половиной года практически не изменили Габриэля Тирнана. Он вошел в комнату стремительно, как когда-то, и сразу стал центром, главной притягивающей силой пространства, отчего его крепкая, мускулистая фигура показалась еще крупнее и крепче.
Глаза у него были того темного цвета, какой еще можно было назвать карим, а не черным. Как и волосы, которые совсем немного не дотягивали до цвета воронова крыла. Вообще лицо Габриэля всегда напоминало Рэйчел гравюры Дюрера: сплошь резкие линии, за исключением губ — жестких и чувственных одновременно.
Прошедшие годы не добавили ни унции жира к его худощавой фигуре, более того, теперь он выглядел еще более стройным и поджарым. Весь как воплощение мужского начала, решительный и упрямый — это она знала по собственному опыту.
Боль, отчаяние и ненависть мощной волной захлестнули Рэйчел, так что она даже покачнулась; захотелось кричать, бежать отсюда, забыть о нем, как будто его никогда не было.
Неимоверным усилием воли она заставила себя поднять голову и, сохраняя на лице тщательно отработанное равнодушие, встретить взгляд его темно-карих глаз.
— Мистер Тирнан.
Ей хотелось заморозить его надменностью, превратить в ледышку и посмотреть, как он разлетится на мелкие кусочки, будто сбитая с крыши сосулька.
Однако Габриэль Тирнан выглядел абсолютно незамерзающим. Он быстро скинул забрызганный дождем плащ, вручил его экономке и кивком отпустил ее. Затем расцвел такой широкой улыбкой, что она могла бы растопить лед любой толщины.
— Привет, малыш, — проговорил он, растягивая слова — годы в Америке давали себя знать. — Рад снова тебя видеть.
— Боюсь, это чувство не встретит взаимности.
Эти слова сорвались у нее с губ прежде, чем она успела подумать. Рэйчел чувствовала себя слегка опьяневшей, как от крепкого пунша, изо всех сил пытаясь устоять перед головокружительным действием его улыбки.
— И настоятельно прошу не называть меня малышом!
— Что так? Ты хочешь сказать, что уже не ребенок?
Это была откровенная провокация, и довольно успешная. Более того, Габриэль, не стесняясь, окинул ее оценивающим взглядом с головы до ног и с ног до головы. Его взгляд словно прожигал насквозь ее простое темно-синее платье. Она чуть было не ответила новой дерзостью, но вовремя остановилась — ничего не было глупее, чем начать выяснять отношения прямо здесь, на пороге.
— Если ты имеешь в виду, что мне уже не девятнадцать, то ты прав. Я подросла за то время, что тебя не было. Кстати, — сдавленно прибавила она, — мое имя Рэйчел. Я бы предпочла, чтобы ты называл меня именно так.
