Квартира была небольшая, но зато почти всегда освещенная солнцем. Из окна открывался чарующий вид на Женевское озеро и синеющие вдали горы. В соседней комнате, представляющей из себя миниатюрный офис, на белоснежном столе зазвонил телефон.
Плотный, коренастый мужчина с загорелым лицом тотчас же взял трубку и резко произнес:
— Доктор Дюваль слушает. — Через секунду его южно-французский акцент немного смягчился. — А, это ты, Пьер! Рад тебя слышать, дружище… Да, только вчера вернулся… Что? Ответ? Ну, а как ты думаешь? Естественно — «нет»… Да, очень вежливый отказ… Ты же знаешь… институт интересуется тематикой, но у них нет денег на исследования… Нет-нет, я вовсе не подавлен. Я уже давно к этому привык. Конечно, Пьер, всегда есть множество способов добыть деньги. Можно, например, выклянчить у кого-нибудь, можно занять, или, в конце концов, украсть. Вот-вот, и самому финансировать свои научные проекты… Мечтать не вредно, правда, Пьер? Да… Очень любезно с твоей стороны, Пьер… Когда? В субботу? Это… — Мужчина покосился на большой цветной календарь, висевший на стене. — Это будет пятнадцатое, правильно? Мы с удовольствием к вам приедем… около восьми часов… Прекрасно! Я только спрошу у жены… Она сейчас в магазине. Я тебе перезвоню… Привет Симоне.
Не успел доктор Дюваль положить трубку, как раздался звук открываемой двери.
— Это ты, дорогая? — крикнул он.
— Ну, конечно, я. Что за глупый вопрос, Эдуард!
С пакетами под мышкой Примроуз Дюваль вошла в холл. Ей было лет сорок. Тоненькая, стройная блондинка. Вне всяких сомнений — истинная англичанка. Юбка «миди», жакет, нитка жемчуга на шее — весь вид скромной и застенчивой особы говорил о том, что это облачко женского обаяния не в состоянии обидеть даже воробья. Однако столь безобидная внешность была обманчива, как давно уже понял ее муж. Характер Примроуз соединял в себе твердость алмаза и гибкость стали. Как тростинка, она могла гнуться, но не ломаться.
— Пьер звонил, — сообщил Дюваль.
— Что он хотел?
— Интересовался результатами моей поездки в Париж. Пришлось его расстроить. Ах, да! Он и Симона приглашают нас на ужин. В субботу. Я сказал, что мы придем.
— О, Господи! Честное слово, Эдуард, иногда ты меня страшно раздражаешь.
— Что еще я сделал не так?
Примроуз скрупулезно изучала каждую черточку своего лица в большом зеркале. Она слегка провела длинными нежными пальчиками по белокурым волосам.
— Кажется, мне снова требуется хороший полноценный отдых. Пару недель в Лозанне. А значит, еще пару сотен из нашего бюджета… Ты ведь прекрасно знаешь, что мы не можем поехать к Пьеру! И именно в субботу!
— Почему?!
Примроуз внимательно посмотрела на мужа и произнесла медленно, будто обращаясь к глупому непослушному ребенку:
— Потому что в субботу будет пятнадцатое число. День рождения мамы. Пятнадцатого нам надо быть в Англии.
— Почему, черт возьми, мы обязаны каждый год принимать участие в этом спектакле? Я не понимаю.
— Ну, пожалуйста, Эдуард. Ведь все было нормально до сих пор. Пойми, это — семейная традиция. Мы не можем противиться и нарушать ее.
— У меня — море дел на следующей неделе. Да и сейчас работы — выше головы. Ты не хочешь съездить в Англию одна? Отвезешь этот проклятый торт, который твоя обожаемая мамочка любит больше всего на свете и, уж, конечно, больше, чем своих детей.
— Не придуривайся, Эдуард. Я позвоню Симоне и скажу, чтобы они ужинали без нас.
— Чем скорее твоя мать сдохнет, тем лучше будет для всех! — выкрикнул, не выдержав, Эдуард.
— Она — здоровая, как лошадь. Поэтому на столь простое решение вопроса лучше не рассчитывать, — с небрежной ухмылкой бросила жена. И добавила уже совершенно другим тоном: — Ведь ты же знаешь, я действительно ее очень люблю.
— Врунья! — живо отреагировал Дюваль, к которому явно вернулось шутливое расположение духа. — Ты же ее ненавидишь. Мамочка основательно попортила тебе кровь! Заставь тебя видеть ее чаще, чем раз в год, — и ты сама прыгнешь в могилу. Неужели все забыла? Вспомни, что случилось, когда твоя мать приезжала к нам в гости.
Примроуз, глядя в зеркало, улыбнулась мужу.
— Лучше я позвоню Боне и попрошу его испечь любимый мамин тортик.
Доктор Дюваль встретился с ней взглядом в зеркале и тоже улыбнулся. Они всегда прекрасно понимали друг друга.
Маленький, словно кукольный, домик почти полностью занимал площадь крошечного островка, на котором он и стоял. Раскинувшаяся вокруг сеть каналов придавала этой живописной местности в Южной Голландии вид сказочного архипелага. За домом имелся клочок земли, разбитый на аккуратные грядки. Оттуда был перекинут подъемный мост на соседний островок, целиком превращенный в одну громадную теплицу и сверкавший большими ромбами стекол, как фантастический кристалл.
Городок Альсмеер славился тем, что все его обитатели дружно, как один, выращивали цветы. Вот и здесь, на газоне, виднелась табличка, «скромно» указывающая, что в доме проживает: «Питер ван дер Ховен, знаменитый поставщик лучших в мире цветов». То, что Питер ван дер Ховен выращивает исключительно розы, было и так очевидно.
Сам хозяин стоял в теплице, инспектируя ровные шеренги алеющих кустов. Розы были идеальными по высоте и по форме и салютовали своему «полководцу» торжественно, как на параде. И наоборот, к Питеру совсем не подходили эпитеты «ровный» и «аккуратный». Грузный, неуклюжий, с копной огненно-рыжих волос, непослушная прядь непрестанно падала на широкий лоб и норовила закрыть честные голубые глаза.