24 сентября 2007 г.
Марк перестал изводить меня назойливостью: сосредоточился только на пище и сне и даже неумолчное «Эхо Москвы» слушает в наушниках. Теперь, в своем угасании, он вернул мне тлевшие огоньки едва не потухшего из-за него жара: вчера мне захотелось писать мемуары. Я заснул на предисловии к книжке Берберовой «Курсив мой».
Меня опять грызет сожаление о потерянном времени. Я не вел дневники в последние годы. Выбросил записные книжки с именами, которые я невозвратно забыл. А сейчас почувствовал желание разобраться в жизни, которая, в основном, уже прожита, и частью будет считаться прожитой без толку, если в другой половине не завершится признаниями, которые отчасти ее оправдают. То влияние, которое оказывал на меня Толик, сказалось благотворнее всего на моей профессии: я перестал совершать глупости из-за своей неразборчивости в людях и текстах, но его же мудрость предупреждает желание откровенничать, не подумав хорошенько о возможных последствиях своей открытости. Я стал редко спорить с ним, понимая, что он почти всегда прав, но втайне часто оспариваю его правоту, защищая и свое право оставаться глупым, видимо, по природному назначению.
Утром я сумел отделаться от Марка готовыми варениками с грибами и картошкой. К чаю испек сырники из недельного творога. После завтрака закапал старику в глаза какие-то капли, в которые он очень верит, и измерил давление. Сел перед компьютером, просмотрел новости и свежие записи в любимых блогах. Долго застрял на стихотворениях Кузмина в подборке, на которую меня вывела случайная ссылка. Затем, подогретый завистью к чужим успехам, начал строчить сам, не вполне понимая, что может выйти из одной только ревности к другим талантам, из одного только стремления заниматься тем, чем мне, может быть, и не дано свыше. Руководствуясь давно усвоенной истиной, что всякий труд определенно лучше любого безделья, я решил расширять русло своей Леты до тех пор, пока она не побежит сама, возвращая в своем потоке забытые имена, которые будет легко вспомнить, и проклятые поступки, в которых будет нетрудно сознаться.
Шестаков прислал симпатичный набросок монолога про съемки в кино. Наверняка может получиться неплохой и свежий по духу номер.
Пьесы, которые прислали Вергасова и Горбань, я прочитал. Теперь смятенно ожидаю их звонков, чтобы отказаться от предложенной работы.
День начался стихами и ими продолжился. Выслал Шестакову «Шестое чувство» Гумилева и пастернаковское «О, знал бы я, что так бывает…», на что получил короткую реплику на олбанском: «Мощьно… особенно два последних гумилевских четверостишия. Тетанъ».
В клубе сегодня выпало «качать» плечи, бицепсы и ноги. Контрольное взвешивание убедило меня в верности выбранной диеты: просто не ужинать после семи.
Исаченков прислал ссылку на сайт радио «Сити-FM», в передаче которого Дмитрий Быков и его собеседники якобы хорошо отзывались о «Глянце». Вечером я хотел было послушать эту передачу, но надобность грузить объемные подкасты, единственно чтобы потешить самолюбие, меня враз остановила.
Звонил Гена Попов, чтобы поинтересоваться судьбой монолога, который он выслал невесть когда, а я еще поразился, что буквально за минуту до его звонка, решил перечитать этот текст, надолго застрявший на «рабочем столе» компьютера. Надо же, какие странные совпадения! С Геной мы созваниваемся раз в год, а нынешний разговор пришелся как раз на тот момент, когда я безо всякой причины решил возвратиться к его давнему номеру. Отказать пришлось сразу двоим: следом за Геной пришло письмо из Киева от Володарского, который тоже как-то прислал совсем не возбудивший меня текст о проблемах сна у супругов. К чести обоих, они безропотно приняли мой отказ, не споря и даже не отстаивая достоинства своих не очень удачных произведений.
Игорь удалил опухоль в толстой кишке Светы А. Филипп Киркоров неожиданно позвонил мне в Сочи, сказал, что его мать приговорили точно таким же диагнозом, и ее жизни после этого едва хватило на год. Он был искренне огорчен, когда услышал от меня грустный вердикт нашего доктора и предложил навестить Свету в больнице по окончании наших гастролей, а затем помочь ей с деньгами, понимая, что на дорогие лекарства и уход ее сбережений не хватит. Ужас положения усугубляется тем, что Ита, родная сестра А., немного не в себе. И уж что будет с ней, если Светы не станет, одному Богу известно.
Филипп и я немало обязаны Светлане — еще с той поры, когда нас нещадно «вырезали» из всех эфиров тогдашнего ЦТ, а она упрямо отстаивала обоих: в середине 80-х только ее передачами мы и держались в эфире. Впрочем, в самой первой из них, еще до появления Киркорова на большой сцене, мне не повезло вместе с Мишей Евдокимовым: нас изъяли из мартовского «Огонька» забыл-какого-года, оставив на пленке дурацкие мелькания среди гостей, на которые папа вскоре откликнулся недоуменной репликой в письме: «зачем ты снялся в роли статиста?»
Вспомнил, как Максим, колдовавший вчера над моей головой, сказал, что Виктюк на съемках какой-то передачи СТС показался ему сумасшедшим. Сам Макс, избежавший участи гримировать великого режиссера, окрестил его моим другом, а я поправлял его, называя Романа всего лишь учителем. Я решил не соглашаться с Максом, вспомнив о том, как Виктюк высоко оценил мое судейство ледовых танцев в телевизионном обзоре «Независимой газеты». Мы уже давно не созванивались с мэтром, а посылали друг другу признательные мессиджи: сначала я — в ночном эфире у Бермана с Жандаревым, и теперь он — в популярной газете.
