Все дело в правде. Я уверена, что любая трагедия начинается со лжи. И чем больше лжи, тем глубже трагедия. Нельзя не думать об этом в моем доме, в котором еще не закончен ремонт, а повсюду уже громоздятся коробки с упакованными вещами. Я снова отправляюсь в путь. Только год пробыла я в этом городе, но и года хватило, чтобы ложь едва не разрушила мою жизнь.
Моя специальность, семейное право, приучила меня к преувеличениям. Я всегда ожидаю пристрастных и недостоверных свидетельств. Когда клиенты добиваются изменений в опекунских делах или требуют ограничить свидания отца и ребенка, они не хотят признаться, что в основе их действий лежит ревность к новой супруге их бывшего мужа. И я не припомню случая, чтобы клиент прямо заявил, что ему тяжело с ребенком. Тогда приходится полагаться на интуицию.
Я часто выступала против лжи, особенно перед моим сыном Шеффи, который уже три года как мертв. Ему было одиннадцать, когда я потеряла его. Таким он и остался в моей памяти и в моих снах, но мне бы очень хотелось увидеть его четырнадцатилетним. Я сказала бы ему тогда: «Ты не можешь знать, сколь сильна ложь, какой бы малой она тебе ни казалась». И еще: «Не говорить всей правды означает лгать».
Когда я приехала в этот городок в Колорадо и занялась практикой, я прежде всего стала интересоваться, как возникает так называемая ложь в малом. Моей руководительницей была шестидесятилетняя адвокатесса Роберта Музетта, тридцать лет проработавшая в этом городе. Я должна была работать с ней и для нее, и я не была против, чтобы Роберта узнала кое-какие подробности моей личной жизни, но не желала, чтобы хоть кто-нибудь знал все. И я сразу сказала ей, что мой принцип: «никогда не выходить замуж, никогда не иметь детей».
Ее карие глаза спокойно глядели на меня поверх очков.
— Не иметь детей — это я еще понимаю, — сказала она. — Но почему же не выходить замуж?
— Я была замужем ровно год. Шеппард — моя девичья фамилия. Когда я сообщаю кому-нибудь, что развелась с мужем, меня непременно спрашивают, есть ли у меня дети. А мне так тяжело каждый раз отвечать, что мой сын умер… Вы очень добры, если подумали об этом. Ведь никто не знает, что спрашивать дальше. Никто.
— Как он умер? — спросила Роберта.
— О, это мне рассказали.
Роберту никогда ничто не могло смутить. А ведь я становлюсь очень резкой, когда речь заходит об этом.
— Он катался на велосипеде, и на перекрестке его сбил грузовик. Свидетели показали, что Шеффи выехал на красный свет. Он умер на месте. Ему было одиннадцать лет.
— Я глубоко сочувствую вашей утрате.
— Спасибо, Роберта. Я могу говорить об этом. Мне тяжело обсуждать это со всяким встречным и поперечным. Я и сюда приехала, чтобы переменить обстановку и образ жизни. Когда мать-одиночка теряет единственного ребенка, вокруг нее образуется пустыня. Ужас передается и тем, кто живет и работает рядом с потерпевшей. Нередко они ведут себя еще более странно, чем она сама. Я не могла этого вынести.
— Да, конечно, — согласилась Роберта. Однако, не узнав подробностей, она едва ли поняла, что я имею в виду.
Все решилось в тот вечер, когда моя ближайшая подруга Челси буквально вломилась ко мне в дом. Была суббота и я заперлась у себя, не отвечая на телефонные звонки. Мне хотелось побыть одной и я не пошла на свидание, потому что стала избегать того человека, который мне его назначил. Неделя в суде выдалась очень тяжелой, накануне вечером я выпила лишнего, и сильная головная боль не располагала к общению. Чтобы не впасть в искушение, я отключила даже автоответчик. Зато проигрыватель трудился в полную силу, и я могла слушать музыку, сидя в ванне. Когда позвонили в дверь, я не услышала. Я думала о том, что хорошо бы заняться садом, написать книгу… И представьте себе мое изумление, когда прямо в ванной появился молодой полицейский в сопровождении моей подруги!
Я не сержусь на Челси. Она заботилась обо мне как никто. Судите сами: утомленная и раздраженная, я отключила автоответчик. Моя машина стоит в гараже. Проигрыватель гремит во всю мощь. Разве неясно, что я повесилась или отравилась?.. Но пора было переменить тему. Мне надоело это сочувствие.
— Я не хочу, чтобы вы ради меня лгали, — сказала я Роберте. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом или не будем отвечать на вопросы.
— Лучше расскажите еще кому-нибудь то, что рассказали мне. Я не люблю копаться в личной жизни друзей и сослуживцев.
В душе я отчасти была ей благодарна за это признание. Говорить о смерти сына мучительно, но ведь его жизнь всегда была самой большой моей радостью! Вычеркивая его из памяти, я обкрадывала только себя. Он жил во мне и изгонять его оттуда означало лгать самой себе, пусть даже эта ложь и избавила бы меня от мучительной ностальгии. Тем не менее, в душе я отчасти противилась и тому, чтобы сразу выложить слишком много.
Рассказывая о случившемся со мной здесь, в Коульмене, я ищу ответа только на один вопрос. Мне нужно объяснить, каким образом женщина, весьма чувствительная ко лжи и встречавшая в своей жизни достаточное число лжецов, могла так попасться. Попасться чуть ли не в объятия самой смерти. Здравый смысл окончательно изменил мне. Моя ясная голова, уверенная рука, здоровые инстинкты были бессильны перед лавиной лжи, сметавшей все на своем пути. И порой я не могла отличить реального от потустороннего.
