Я стою перед «Винди» и из-за скудного — хуже не припомню — уличного освещения никак не могу прочесть список гонщиков на табло, когда мимо меня проходит Крах Каллахан, а свет все же не так слаб, чтобы нельзя было разглядеть странное вздутие под его курткой гонщика — опухоль, как подозреваю, смертоносную, хотя и не раковую.
— Ищу, — говорит он мне, — Смертника Доннера и Потаскушку Эвелин и буду весьма благодарен за любые сведения об их местонахождении.
Я покачал головой, не потому, что не знал, а потому, что не хотел говорить ему, что видел парочку меньше часа назад, они, должно быть, и сейчас вместе выделывают курбеты у «Железного Эдди», пропустив стаканчик-другой. Все потому, что Крах, пусть и первоклассный гонщик в категории солнечных клиперов, частенько себя не помнит, наглотавшись всяких там химикалий, и славится в таком виде своим антиобщественным поведением: тем, что выдворяет сограждан за пределы нашего орбитального поселения полюбоваться снаружи видом Земли, Луны или звезд, лишив их блага надлежащего облачения и снаряжения. Поэтому единственное, что я ему сообщил, так это то, что они пришли и ушли, а вот куда — не знаю. Ведь для Смертника, который, надо отдать ему справедливость, по части общения с ближними от Краха недалеко ушел, дело могло обернуться большими неприятностями. И я имел не просто право, а полное право так поступить. А именно: очень скоро мои собственные финансы должны были подняться как на дрожжах — полная чаша через край, — если только Смертник протянет достаточно долго и успеет стрясти обещанное с той чудной нечисти, что правит Верхним Манхэттеном.
Доннер, как и Крах, был из тех пилотов-гонщиков, которые в конце концов довольно регулярно оказывались при больших деньгах, принося, кстати, неплохие доходы таким, как я, кто всегда в курсе дела и время от времени делает свои ставочки. Все призы в гонках солнечных клиперов на турнирах «Классик» доставались ему, но только не Кубок Фильстоуна, — именно это его и доконало. В этих гонках между Доннером и Крахом давно шла борьба не на жизнь, а на смерть, до тех пор, пока два года назад, в период вспышки на Солнце, иммунная система у Доннера, как и у всех остальных участников гонок, совсем не спеклась — никудышный был год для подобного рода мероприятий. Крах в том турнире не участвовал, потому и сохранил здоровье. Но уже на следующий год Доннер — который только на лекарствах и держался — все же оказался вторым, тогда как Крах даже не вошел в тройку лучших. Однако чему быть, того не миновать: даже лекарства не могли помочь Доннеру протянуть еще год, чтобы в последний раз попытаться взять Кубок. Поэтому все кругом единодушно считали его покойником.
Тогда Доннер заморозился — операция по здешним меркам не слишком накладная, просто, как говорится: двери наглухо, окна настежь. Он рассчитывал, что за несколько дней до нынешнего турнира «Классик» его приведут в чувство и временно подлечат, чтобы достало сил пройти гонку. Доверяя своему опыту, он верил, что на сей раз ему, возможно, удастся завоевать Кубок.
Но, поди ж ты, еще задолго до назначенного часа, когда Смертника должны были разбудить, я вдруг начинаю встречать его в городе. И замечаю: что-то неладное с ним творится, потому как он сторонится меня, проявляя при этом немало изобретательности да еще и отменную прыть. Мы и раньше при встрече перебрасывались друг с другом парой слов, не более, но сейчас не было и этого. До субботы, то есть, вернее, до воскресенья. Вечером в воскресенье мне удалось преградить ему дорожку, когда он выходил из уборной.
— Привет, Доннер, — громко говорю я тогда.
— Угу, здорово, — отвечает он, стреляя глазами по сторонам. А затем смекает, как меня обойти, огибает и уходит — за дверь и прочь из заведения, прямиком на Сорок вторую улицу, где поворачивает за угол и исчезает из виду. Словно позабыл что, думаю.
Я пообещал себе порасспросить о нем в округе, но так и не успел, потому что на следующий день встречаю его снова, а он не просто приветствует меня первым, а еще и спрашивает:
— Не встречал ли ты меня где в эти выходные?
— Только вчера вечером, — говорю ему, почесывая в затылке и соображая, не выгорели ли у него напрочь еще и мозги.
Но он усмехается — должно быть, наслышан о той особой оказии, что привела меня на Верхний Манхэттен, где я по сей день дожидаюсь принятия кое-каких законов, — а когда он заявляет мне:
— Хотелось бы поговорить с тобой о делах, которые на руку нам обоим в плане деньжат, — я проникаюсь всяческим уважением к его нервной системе.
За ленчем у «Винди» он доверяет мне свои беды, как я сам только что рассказал о своих, а я знай себе киваю из вежливости, поскольку жду, когда же он наконец заговорит о деньгах. Вместо этого он продолжает с того самого момента, когда его заморозили:
— ...И очнулся я, — говорит он мне, — в таком месте — словно в видеоигре изнутри, а потому решил, будто отошел в лучший мир, и мир этот следующий — нечто вроде Кибербии. Кругом всякие алгоритмы лезут в пикселях, и программы нетерпеливо напирают, и подпрограммы движутся туповато, зато надежным путем, как у них там заведено. Место, можно сказать, вполне привлекательное, и я смотрю, смотрю во все глаза, как зачарованный, хотя и не знаю, долго ли так простоял. В конце концов какой-то голос спрашивает меня: «Нравится ли тебе то, что ты видишь?» Вот тут-то я сильно струхнул, — продолжает он, — и спрашиваю у него: «Ты Бог?» — «Нет, — доходит ответ. — Я Верховный Искусственный Интеллект». Оказывается, — заявляет он мне, — я в гостях у электронного мозга, который вот уже целое поколение правит всем нашим спутником, и хотя ему почти никогда нет дела до отдельных личностей, сильно он мною заинтересовался. Потому как подключен я к специальной поддерживающей аппаратуре, задача которой — следить за моим состоянием и вовремя поставить на ноги к предстоящим гонкам. Но эта система способна на большее — после того, как Мозг немного ее подновил. Из нее есть доступ к Большой Системе. «У меня была причина преобразовать тебя в цифровой формат и «закачать» сюда, — говорит он мне. — Ведь ты заинтересован выиграть гонки на Кубок Фильстоуна, не так ли?» — «Безусловно, — отвечаю я, — больше, чем когда-либо». — «Не ошибусь ли я, если скажу, что ради этого ты пошел бы на все?» — «Без всякого преувеличения», — отвечаю. «Взгляни вокруг. Выдержишь ли ты в таком месте, не запаникуешь ли? Я ведаю центральными районами Кибербии». И пока я обдумываю, что к чему, добавляет: «То есть если бы ты пожелал побыть здесь за меня какое-то время, я бы гарантировал тебе Кубок чемпиона в «Фильстоун Классик». — «Захватила меня, — отвечаю, — красота великая ваших операционных программ, не говоря уже о всяких там субпрограммах».
