Сейчас у Пяткина остались одни только неприятности.
На прошлой неделе вступил было в колхоз «Красный», но уже и оттуда исключен, как находящийся под судом.
— Позвольте! Когда же суд? — спрашивает Пяткин, как человек очень нетерпеливый, и вынимает при этом записную книжку и испорченное самопишущее перо.
Пяткин вообще человек стремительный, черный глаз у него наметан. Больше всего он любит в деле ударный порядок. Так и говорит о себе:
— Я, братишка, бью с лету!
Но все пролетело очень быстро, в два-три месяца: слетел с председательства и прочно влетел под суд. Должно быть, правду говорил Репа:
— Раз отрежь, а семь раз ешь.
А к чему говорил, черт его, кулацкую морду, знает! Нужно было тогда же ликвиднуть — и совсем бы другой оборот был. А то, полюбуйтесь! До дружбы допустил!
Начало дружбы было незаметное, издалека.
У Репы исчез пегий подсвинок. Два дня жена искала — не находила. А на третий, когда проходила мимо Гараськина двора, услыхала в хлеву знакомое хрюканье. Позвала:
— Паць-паць!
Подсвинок завизжал.
Тогда поднялся во дворе бабий крик, в котором визг поросенка сразу утонул:
— Вы что же это чужих подсвинков прятаете?
— Мы его не прятаем, а называется — заняли в шкоде. Пол-огорода картошки перекопал да мешок разорвал, — сам того не стоит.
— А раз вы чужую имуществу загнали, — должны хозяину сказать!
— Так у этого ж имущества хозяин ни на рыле, ни на хвосте не прописан!
— Да что это вам тут — Париж какой, что вы не всех подсвинков на улице знаете?
— Заплатите за шкоду, не говоря, что два дня кормили, без Парижа узнаем хозяина!
— И так знаем, что вы до чужого имущества любители!
— А за это еще не так ответите!!
Пошли стороны в сельсовет — наскочили прямо на Пяткина: бежал куда-то, блестит кожанка и черный чуб. Остановился, окинул стороны прищуренным взглядом, сразу же схватил сущность дела и, держа вечное испорченное перо над книжкой, объявил резолюцию:
— Дело взаимное и обратно уголовное. За потраву подсвинком бедняцкой картошки и разрыв мешка, как дефицитной тары, пять рублей. За злостное сокрытие подсвинка пять рублей пятьдесят… Сумму внести немедленно мне на руки. Точка! Что? Не согласны? Так я пошлю сельполномоченного отобрать подсвинка, как заподозреваемую в покраже вещь, и отчислю для временного пользования колхоза, а дело направлю по инстанции.
Жена прибежала домой, рассказала Репе, который в это время молотил на току ячмень. Репа сказал:
— Отнеси два пятьдесят, пущай подавится, бандитюга!
Это была первая ступень к сближению.
Когда Репа обмолотился, он отвез девять пудов ячменя в фонд. Зерно Пяткин принял сам лично и отметил у себя в книжечке.
— За квитанцией к секретарю зайдешь через неделю.
— Чего ж это так, что зерно сейчас, а квитанцию через неделю?
— Оттого и так! — пояснил Пяткин и побежал в амбар, на ходу перелистывая книжку.
Через неделю послал Репа жену за квитанцией. Принесла, а в квитанции вместо девяти пять пудов стоит. Пошел Репа в сельсовет воевать, и — не с кем. Секретарь говорит:
— Я выдаю квитанции согласно реестру. А под реестром подпись преда есть. А против Репы стоит пять пудов.
Подпись преда есть, а самого его нет. В район на конференцию уехал.
— Вот бандитюги!
— Это кто же именно в точности? — переспросил секретарь, комсомолец Будько, подняв голову и взглянув на круглое, как тыква, обожженное солнцем лицо Репы.
— А кто вас знает, — уклончиво сказал Репа, погладил свисшие на раздвоенный подбородок забелевшиеся усы.
— Говоришь, так должен знать… Значит, ты засыпал в фонд девять пудов? Кто при этом присутствовал?
— Кто свистнул четыре пуда, тот и присутствовал.
— Ладно, иди!
И уткнулся белыми вихрами в бумагу.
Вскоре на мельнице увидал Репа чью-то дерть в своем мешке (сбоку латочка знакомая). Спросил мельника:
— Это кому?
Мельник, сухой дед, проскрипел:
— Это важному лицу. По-старому — граху. Словом сказать: предовому кабану-рябому.
— Так. Ну, я ж этих грахьев достигну!
Вошел к Пяткину прямо в хату, уперся шапкой в потолок.
— Я желаю с тобой разговор иметь.
— Какой разговор? — спросил Пяткин.
— Большой разговор: верни хоть пустой мешок.
— Какой мешок?
— Мой мешок, — сказал Репа, вынув табак и делая громадными, как палки, пальцами папиросу. — В амбаре у тебя. Верни — и квит.
— Этот мешок идет в государство как дефицитная тара, когда желаешь знать.
Репа проследил задумчиво кольца дыма, уходившие из-под усов, и сказал:
— Отдай, Пяткин, мешок. А за ячменем не успариваю.
Пяткин скосил на Репу прищуренный глаз и спросил:
— Зачем тебе мешок, когда у тебя зерно насыпом в яме спрятано?
Репа заплевал огонь папиросы и сказал:
— Ничего у меня не спрятано.
— Спрятано, брат.
— А где?
— Сам знаешь. Не я прятал.
— Сколько же спрятано?
— Там подсчитаем. А покамест — у меня другие дела, и — кончен разговор.
Тогда Репа сел и сказал:
— Я так, Карпо Иванович, думаю, что когда-то вы там еще придете с комиссией яму искать, тем больше, что никакой ямы у меня сроду не было, то зашел бы лучше один. Принять уважаемого человека у меня, слава богу, есть чем.
— Я в угощении не нуждаюсь.
— Как раз вчера в госспирте две бутылки получил.
— Это не суть, конечно.
