Жить в трехстах километрах от города белых ночей и ни разу эти самые ночи не видеть — обидно. Хотя судьба у Анжелы поводы для обиды давала постоянно. Начать можно прямо с имени — нелепое, вычурное, старомодное, будто из шестидесятых прошлого века. Его можно было бы заменить, возражала Анжела сама себе, если бы у нее была сила воли, пошла бы в паспортный стол и подала заявление, вопрос был бы давно решен. Но не подала, и дуться можно только на себя, а не на маму, придумавшую такое имя.
На маму Анжела обижалась часто. Строго говоря, в своей неудавшейся жизни — почти к тридцати годам у нее не было ни семьи, ни приличной работы — она обвиняла именно мать, и во многом справедливо. Матери было спокойнее, когда Анжела сидела дома на диване. Мать раздражалась, когда дочь ходила на свидания или на собеседования, она тогда бродила вокруг и отпускала ехидные замечания:
— Тебя только позвали, а ты уже бежишь на цырлах, никому ты не нужна, вон, вечером зовет, чтобы тебя никто в темноте не видел. На какое собеседование, никуда тебя не возьмут, а возьмут — не справишься, работу потеряешь, на что будем жить? Цены растут, я получаю копейки, у всех дочери нормальные, а у меня…
Анжела давно поняла, что она ненормальная — ленивая, бестолковая, безынициативная, робкая, чтобы не сказать трусливая, да мало ли… Она это знала давно, и все же тридцать лет — некая веха в жизни, после которой хочется сесть, осмотреться, подвести итог своим достижениям в жизни и продемонстрировать их другим… у женщин еще и биологические часики тикают. Тикают, черт бы их взял. Ни мужа, ни детей, ни карьеры… ладно, карьера — это что-то непредставимое в их захолустье, а в большом городе она бы не справилась, мать права. Но вот семья, но вот ребенок — маленькое существо, которому она была бы нужна. Она ведь никому не нужна, по большому гамбургскому счету. Как представишь себе все эти одинокие серые бессмысленные годы…
Раньше Анжела иногда мечтала, что накопит приличную сумму и станет матерью-одиночкой. Вот накопит, родит, первые несколько лет будет жить на сэкономленное, а там уже и работа (господи, как она надоела, эта работа), и детсад, и все как у всех. Кроме мужа, но полная семья — это скорее исключение из правил. В моменты, когда она об этом мечтала, накатывала приятная жалость к себе, от которой горло сжималось. Потом Анжела спускалась из розовых облаков на грешную землю — при ее зарплате на несколько лет жизни с ребенком она не накопит никогда, да и кандидата в биологические отцы среди знакомых не наблюдалось, последний парень бросил ее год назад, и она несколько месяцев выходила из депрессии. Попытки найти свою половинку в сети тоже заканчивались ничем, на сайтах знакомств ей попадались только неадекваты (может, ей просто там не везло, как вообще в жизни?), на форумах по интересам были, конечно, интересные собеседники, но это все было не то, славные ребята, но люди в основном семейные или живущие далеко. Да и какие отношения могут быть с людьми, которых знаешь по сообщениям и по нику. Хотя этого иногда хватает, чтобы человека возненавидеть.
Дело шло к вечеру, воскресенье неумолимо заканчивалось. Анжела посмотрела на телефон — пора идти домой. Она, в принципе, могла и вообще не выходить, но просто привыкла уже гулять, делая при этом занятой вид.
— Христос воскресе! — раздался сзади веселый голос. Подошла Катька, лучшая подруга и бывшая одноклассница, бойкая, красивая, бесшабашная. Одной рукой Катька подносила к уху телефон, другой катила коляску с Максим Максимычем — обстоятельным и серьезным молодым человеком полутора лет от роду.
Катька, как и Анжела, долго была неустроенной в жизни, и работа не ахти, и в семье черт знает что. У Анжелы хоть мать не пила, как у Катьки, но Катька, яркая и общительная, могла позволить себе перебирать кавалерами, и в итоге остановилась на своем Максе, тоже шумном и бесшабашном. Супруги то громко выясняли отношения, то жили душа в душу, но, в общем-то, Анжеле не должно было быть до этого дела… ведь у каждого своя жизнь, верно?
— Христос воскресе, — повторила Катька громче.
— А-а, воистину, — буркнула Анжела. Ее вера постоянно трассировала от повышенной религиозности до усталого отрицания и сейчас переживала последнюю фазу.
— Максик, не жуй шарф… Ты как? — последняя фраза была обращена уже к Анжеле.
— Лучше всех.
— Мы в соборе были, там хорошо, народу не так много, — Катька тыкала пальцем в телефон. У нее был смартфон или айфон (что точно, Анжела не разбиралась), стоивший уйму денег и купленный в кредит. — Сейчас фотки покажу. Ой, Багира написала, помнишь Багиру?
Конечно, Анжела помнила Багиру, в миру Ольгу — подруга по форуму, которая почти совсем исчезла из виду после того, как вышла замуж. Багира ныне пропадала на сайтах планировщиц, в последнее время рассчитывала сделать ЭКО и общих тем с ней у Анжелы не находилось.
— Она в Минск поехала на подсадку, — сообщила Катька, не отрываясь от экрана, — дешевле, чем в Москве. Говорит, в Беларуси тепловизоров понаставили на границе, какого-то нового гриппа опасаются…
Анжела кивнула, мартовская эпидемия была свежа в ее памяти. Как обычно, в интернете и просто сарафанное радио отчаянно пугало птичьим, свиным, кошачьим и неизвестно какими еще разновидностями оной болезни, но ее с ног свалил обычный старый добрый вирус с головной болью, температурой и ломотой в костях, изматывающий и мерзкий. Она даже больничный брала, хотя на работе после такого обычно смотрели косо. Но в марте переболели практически все, хотя кто-то мужественно перенес грипп на ногах.
