Штамм «Ратоньера» - [3]

«Саранча» была новой запугивающей весь мир организацией, по сравнению с которой меркли все известные. Она появилась внезапно и начала свою деятельность под барабанный бой, совершая чудовищные по абсурдности террористические акты как в крупных городах, так и в захолустье, как в Европе, так и в странах третьего мира. Саранчисты татуировали у себя на груди знаки всех религий — на телах смертников крест соседствовал с полумесяцем, а менора пересекалась с колесом. Саранчисты не выдвигали никаких требований, просто собирали кровавую жатву, ибо ориентировались на книгу Апокалипсиса и считали, что им дана власть над людьми.

Анжела хотела пробежаться по любимым сайтам, но заметила входящее письмо. От одного взгляда на адрес она досадливо поморщилась — Семен. Все никак не угомонится, придурок. Ведь когда-то они были чуть ли не друзьями, он называл ее по нику — «Ангелочек», а теперь вот уже пять лет не общались, но Семен регулярно (хорошо, что редко), писал на ее адрес очередную порцию ругательств. То на одном форуме, то на другом, то в соцсети — теперь вот до почты добрался. Удалить или почитать его отборный мат?

Анжела письмо все-таки открыла — ну, как обычно, сука, тварь, чтоб ты сдохла со своим… Ответить ему? Если ее разозлить, она тоже классно матерится.

Вдруг среди нецензурных слов промелкнуло несколько, имеющих смысл — что? У него сын погиб? Господи…

Анжела, торопясь и не попадая пальцами в буквы, настукивала ответ:

«Семен, соболезную, я понимаю, что ничем не помочь, но…»

Максимка шлепнулся на асфальт и заорал. Анжела кинулась поднимать и утешать ребенка, мысленно упрекая себя — она считала Катьку неважной матерью и вот, пожалуйста, сама через пару минут отвлеклась на телефон. Никого нельзя осуждать, и Семена жалко — как несправедлив мир…

Грохот раздался совсем рядом, дрогнула земля, зазвенели стекла, рассыпаясь тысячью осколков. Где-то завизжали люди, где-то, словно раненое животное, взвыла автомобильная сирена. В небо из крыши торгового центра выплеснулся столб дыма. Покореженные стены разваливались, как кокон куколки гигантского насекомого. По улице с криками бежали люди, и от места взрыва, и наоборот, к центру. Рядом с Анжелой, сжимающей в объятиях кричащего навзрыд ребенка, остановился человек и снимал взрыв на камеру.

— Что, что там?

— «Скорую»! Скорее вызовите кто-нибудь!

— Господи, да там живых не осталось…

— Теракт!

— У нас же провинция, какой теракт, ну какой!

Стоя среди всего этого хаоса Анжела крепко прижимала к себе Максимку, шепча:

— Все будет хорошо, маленький, все…

Она не пыталась отойти в безопасное место, не могла думать о судьбе Катьки, о террористах, она только знала неизвестно откуда явившимся откровением — это ее, в горниле страданий и смерти обретенный ребенок, она никому и ни за что его не отдаст!

Благодатный огонь в тот день не снизошел в Иерусалим.

Закат

Анжела проверила сумку перед выходом, когда в дверь позвонили. Она заглянула в глазок и досадливо поморщилась — соседка Анна Степановна. Активистка, сплетница, пенсионерка — гремучее сочетание. К тому же Анжела знала, зачем приперлась соседка: требовать сдать деньги на новую дверь в подъезд. Можно было бы сделать вид, что никого нет дома, но соседка так просто не уйдет, и за Максом в школу уже пора, и вообще надо давать отпор, а не прятаться. Анжела ведь почти научилась показывать зубы, жизнь заставила. Она глубоко вздохнула, будто собираясь нырять, и щелкнула замком.

Предчувствия не обманули. Соседка немедленно завела:

— Анжела, а я-то тебя давно дожидаюсь! Вход в подъезд нам надо укрепить, решили же на общем собрании…

Она попыталась войти в прихожую, но Анжела решительно вытолкала Анну Степановну в общий коридор, вышла следом и заперла дверь.

— Надо — укрепляйте. В подъезде нормальная дверь, в прошлом году только ставили.

— Ты мне не груби, — соседка поджала губы, — ты прямо говори — что, отказываешься деньги сдавать?

— Нет. Я не отказываюсь. Просто у меня нет денег.

— У меня, пенсионерки, есть, а у тебя нет! Ты молодая, работаешь…

— На работе платят неаккуратно, а я одна ребенка поднимаю, — Анжела выдернула ключ из замка. — Извините, я спешу.

— Ребенок не твой! Ты на него опекунские получаешь! — Анна Степановна про всех знала все и пользовалась этими сведениями, как оружием. Но на Анжелу такие уколы давно не действовали, она с каменным лицом прошла мимо соседки к лестнице и начала спускаться вниз.

— Конечно, если вдруг подъезд взорвут или квартиры обчистят, тебе все равно! — крикнула Анна Степановна, перегнувшись через перила. — Все равно придется сдать, вот увидишь! Стыдно в такое время детьми прикрываться, Анжела, стыдно!

Вот сука, устало подумала Анжела неизвестно в какой раз. Такое время, такое время… Анне Степановне на новое время было наплевать, ее сыновья давно выросли и работали один в Москве, другой в Питере, никаких внуков от них соседка особо и не ждала, громогласно высказывая свою точку зрения во дворе:

— Женятся, да. А мне плевать, на ком, пусть хоть на козе, я все равно ее и знать не желаю. Лишь бы прописать не просила, никогда не пропишу, ни ее, ни ребенка. Ребенок неизвестно еще, чей будет, а такая вот захочет вселиться и жилье оттяпать, потом не выселишь! Ребенком будет шантажировать, так что и не нужно мне тех детей никаких, сами не заработают, нарожают и норовят жилье оттяпать. Как это — жильем поделиться? Самое главное в жизни — жилье.