Шпион под подозрением. Спасские ворота

Автор приносит горячую благодарность Анни Макдермид, Питеру Гинсбергу и Роберту Микою за их помощь и поддержку.

Каролине

Тогда ей было шесть лет. Всего шесть, когда она стала свидетелем трагедии целого народа — трагедии, которая потом войдет в школьные учебники. Даже шестилетний ребенок понимал это. Помните те годы?

К тому времени ее старшего брата уже не было в живых. Одаренный жизнерадостный юноша, опора и надежда маленькой семьи, ушел на войну и погиб. Где, как — неизвестно; документы в архивах не сохранились.

Отец с фронта вернулся… Второй раз он вернулся уже в середине пятидесятых, с обритой головой и потухшим взглядом. Помните, какими они возвращались?

Их семья занимала положенное количество квадратных метров в коммуналке; жили они незаметно, втихомолку. А за окнами комнаты ревели моторы и лязгали гусеницы экскаваторов — за окнами строили коммунизм.

Со временем боль поутихла, притупилась, но ненависть не уходила. Ненависть ко всем, даже друзьям, даже к самой себе. Еще долго Ире казалось, что нет в целом свете никого, кто мог бы помочь, утешить, разделить чужое горе. Помните это чувство?

Редким счастливчикам удавалось встретить родственную душу в страшном мире бессонных ночей, тихих слез отчаяния и безысходности. Ире повезло: встретила таких людей.

И сейчас она вспоминала их, слушая надтреснутый перезвон курантов на площади.

Три часа ночи. Час, когда легко умереть незаметно, в тишине. Половина огромной страны забылась глубоким сном, в то время как вторая половина, уже пробудившись, бдительно охраняла покой спящих.

Синяя милицейская машина с потушенными фарами беззвучно выкатила на середину площади. Потрескивание и хриплое бормотанье автомобильной рации нарушило ночную тишину прибалтийского городка.

До официально разрешенного восхода солнца над столицей Советской Эстонии оставался ровно час.

Оба патрульных сержанта в машине застыли, как изваяния. Раз и навсегда установленный порядок плотно окутывал советскую провинцию. Даже сержанты в одинаково сдвинутых на затылок фуражках казались манекенами, а не живыми людьми.

Ира смотрела на них из окна третьего этажа. Пожалуй, удачнее места, чтобы остановиться, милиционеры и выбрать не могли.

Зябко поежившись от утреннего бриза, девушка застегнула халат.

Кроме нее в комнате был мужчина, спавший на кровати под одной простыней. Грубый и неопытный в любви, он, прежде чем заснуть, догадался лишь прошептать: «Меня зовут Дмитрий…»

Но Ира давно знала его имя. Свое дело она сделала, сейчас оставалось только ждать.

В три часа сорок минут взрывом раскрошило стекла парадного, массивную дверь сорвало с петель и выбросило на булыжную мостовую.

— …десять, одиннадцать, двенадцать… — Ира поймала себя на том, что считает вслух. — Ну, где же они, черт возьми?

И тут, словно из-под земли, появились они: к подъезду бежало не меньше дюжины милиционеров. Из переулков ударил свет автомобильных фар. Над площадью расползалось облако густого желтого дыма. В дыму замелькали фигуры жильцов из прилегающих домов.

Послышались крики и отчаянная ругань милиционеров. Похоже, представители власти растерялись, и, скорее всего, перетрусили. Один из них пытался увести с площади целую семью: завернутых в одеяла детей, мужчин в полосатых пижамах, толстую женщину в бигуди, истошно вопившую о бомбежке.

— Господи, боже ты мой, — спросонья пробормотал Дмитрий. Коммунист, пробуждающийся с именем Господа на устах…

Ирина вздрогнула. Дмитрий нашарил выключатель, но света не было. Опустившись на четвереньки, он стал вылавливать свои туфли из-под кровати.

В дверь постучали.

— Прошу не выходить из комнаты, — послышался голос перепуганного коменданта общежития. — Ничего страшного. Небольшая авария на первом этаже. Ждите, к вам придут.

Дмитрий подошел к открытому окну и, оперевшись кулаками на подоконник, выглянул наружу. Затем повернулся к Ире и спросил:

— С тобой все в порядке?

Она начала охотиться за Дмитрием Калягиным две недели назад: изучала его распорядок дня, приглядывалась к его друзьям и знакомым. Калягин жил в другом, недоступном ей мире. Высокий, русоволосый, с широкими плечами, он напоминал образцового советского рабочего, сошедшего с плаката. В свои двадцать четыре года он был на взлете комсомольской карьеры.

Обаятелен, легко сходится с людьми, не дурак выпить, отмечала про себя Ира. Настоящий ganzer-macher, как сказал ей кто-то на идиш, — «важная шишка». Словом, Калягин был идеальным объектом для вербовки: рано или поздно наступит день, когда цены ему не будет. А такой день обязательно наступит, ведь, как говорится, большому кораблю — большое плавание.

Ира наблюдала, как он мотался по митингам и собраниям, на ходу быстро и по-деловому решал вопросы в коридорах партийного института. Она отметила и то, как заботливо опекают Дмитрия шикарно одетые мужчины постарше, явно райкомовские деятели. Юноша точил молодые зубки партийного лидера. Нет, они не ошиблись, Калягин — как раз тот человек, который им нужен.

Две последние среды подряд Ира чуть ли не с боем прорывалась на дискотеку в общежитие, где он жил. Впрочем, это было не так уж трудно. Вышибалы на входе имели инструкцию пропускать всех женщин-одиночек и задерживать мужчин, если они приходили без пары. Разумеется, это не касалось членов партии; КПСС и здесь имела привилегию.