Стакан разлетелся на кучу мелких осколков при ударе о кафельный пол, разбрызгав остатки слабо заваренного чая по стене и брюкам гостя. Тот лишь брезгливо посмотрел на неожиданную неприятность и не сдвинулся с места.
– Александр Иванович! Вы реально не понимаете, что Александров – враг народа! Или вы тоже с ним заодно? Я в органы отправил необходимые бумаги. Канадский хоккей! Уму немыслимо играть в буржуазную игру и учить этому молодёжь! Подрыв устоев партии и государства, а это я вам скажу, не много, ни мало – высшая мера! И вы готовы пожертвовать собой и своей семьёй?
– Кузьма Иннокентьевич, – не выдержал Румянцев. – Футбол, тоже буржуазная игра и пришла к нам из Англии. Так давайте и его запретим!
– Не надо передёргивать! Футбол никто не запрещал!
– Канадский хоккей тоже никто не запрещал! – возразил Румянцев.
– Но его заклеймили и вынесли приговор ещё в 1934 году! Это буржуазное действо вредит социалистическому строю!
– Где вы такое прочитали? Там всё иначе…
– Между строк прочитал! Меж-ду строк! Я всё читаю между строк и поэтому знаю больше, чем некоторые тренера, которым место на конюшне, а не возглавлять сборную города!
– Ну, знаете, с таким подходом можно всех во врагов записать! – Румянцев встал, не глядя, нащупал на столе бумажную папку с тесёмками. – Александров будет играть в моей команде!
– Нет! Не будет! Я поставлю вопрос о снятии тебя с должности тренера сборной города!
– Не ты ставил, не тебе снимать! – жёстко ответил Румянцев и вышел из кабинета.
Сборная Новосибирска готовилась к матчам Кубка СССР на стадионе «Динамо». Румянцев собрал в команду лучших хоккеистов города. Попадание в состав Костика для некоторых стал неожиданным. Отношения в команде с Павлом Ербухиным не сложились сразу. Оказывается ещё в игре со «Спартаком» Костик несколько раз обыгрывал Павла и делал это издевательски и ехидно, как сказал «невинно пострадавший». Ербухин на фронт так и не попал. Призванный летом 41-го он оказался под Смоленском в составе 127-й дивизии, которая позже была переименована во 2-ю гвардейскую. Но повоевать ему не удалось – воспаление лёгких, госпиталь. В октябре при следовании в часть из госпиталя попал под авианалёт. Ранение, осколок угодил в место, откуда растут ноги и опять госпиталь. Затем запасной полк, а в феврале 1942 года при переходе реки провалился под лёд. Вытащили, но опять воспаление лёгких и госпиталь. Вылечился, но на фронт больше не попал. Служил в интендантской роте до весны 1944 года, пока не напоролся ногой на гвоздь. Заражение, даже ногу чуть не отняли. Но повезло. В итоге вернулся домой, так и не выстрелив ни разу даже в сторону врага. Вот от этого он злился и любил позубоскалить зло и порой до мордобоя. Костик не ответил на его колкость раз, другой, и Ербухин начал сыпать в его адрес ехидными замечаниями и обидными словечками.
На одной из последних тренировок перед игрой со сборной Омска Костик не выдержал и от всей души ударил зубоскальщика в челюсть. Глубокий нокаут. Свидетелей не оказалось и виноватым в случившемся, стал Костик. Удар получился на славу, любой боксёр позавидует.
Звонарёв, Кузин, Занозин, Сентюрин заявили сразу, что Ербухин виноват сам, но инцидент вышел за пределы команды. В расположение сборной примчался Кузьма Иннокентьевич Шалошко, словно только этого и ждал.
– Я тебе говорил, Румянцев? А ты не стал слушать! Вот истинное лицо врага народа и проявилось. Сейчас товарищ из органов подъедет и разберётся, – потирая руки, и широко улыбаясь, сказал Шалошко. – Ты не дуйся на меня, сам виноват, что просмотрел врага и в команду взял.
– Ты что творишь? Александров военнослужащий. Сержант. Ты понимаешь, что и генерала Курдюмова ты сейчас обвинил в предательстве?
– Вон куда ниточка тянется! Бывший белый офицер – бывшим не бывает! – Шалошко даже ногой притопнул от удовольствия.
Румянцев нервно закурил, хотя зарекался не курить. Тем более в тренерской.
– Ненавижу интеллигентов! – изрыгнул из себя Шалошко.
– За это, Кузьма Иннокентьевич, не сажают.
– А жаль! – Шалошко выглянул за дверь. – Александрова сюда! Быстро!
Вместо вызванного Александрова появился капитан госбезопасности. Левая рука висела на перевязи. Во второй руке была зажата шинель. Взгляд выцветших глаз стальной, пронзающий насквозь. Он отстранил с пути Шалошко, который хотел с ним заговорить, и показал пальцами, чтобы все молчали. Прошёл за стол, стоящий в углу тренерской, повесил шинель на открытую дверцу шкафа, сел на стул и огляделся.
Шалошко остался стоять в дверях, слегка приподнявшись на цыпочки, а Румянцев мрачно поглядывал в сторону капитана.
– Кто из вас Шалошко? – спросил капитан таким тоном, будто вокруг одни враги.
– Ийя, – сглотнул внезапно образовавшийся комок Кузьма Иннокентьевич. – Йя и бумагу вам заслал… выслал…написал. Этот Александров…
Капитан вздохнул.
– И где Александров?
– Сейчас приведут, – стоя на цыпочках и умудряясь склонить голову в поклоне, ответил Шалошко.
– Я и сам пришёл, – буркнул Костик.
Капитан как-то странно глянул на Костика, и подавил улыбку. Сделал строгое лицо.
– Кто вызывал меня?
– Тая я и вызывал, – вкрадчивым голосом заговорил Шалошко. – Дело в том…
