И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Оно – колокольчик фарфоровый в желтом Китае
На пагоде пестрой… висит и приветно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи.
А тихая девушка в платье из красных шелков,
Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,
С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов,
Внимательно слушая легкие, легкие звоны.
Николай Гумилев
Пожалуй, мы тот же Китай, но только без его порядка. Мы едва лишь начинаем то, что в Китае уже оканчивается. Несомненно придём к тому же концу, но когда?
Фёдор Достоевский. Из "Дневника писателя"
Благодарности: Никите за идею и идеи, а также за перевод; Арто за разговоры с чёртом; Рите за вдохновение, Оле за терпение и заботу;
Олегу за главного героя; Люсе за советы и нежный контроль, Юле за иероглиф, Юре за рисунок, Полу Остеру за параллельность извилин.
Дорога с односторонним движением
Первая пуля прошла навылет, зато вторая застряла внутри тела, в правом боку, принялась ворочаться там, точно кутёнок, устраиваясь на ночлег. "С дырочкой в правом боку", – удивленно подумал Олигарх, оседая на угреватый снег. В глазах распустились гвоздики, а рот переполнился жидкой медью. Всё вдруг сделалось неважным, несущественным, словно бы исполненным ваты. Точнее, словно ты сам -
ёлочная игрушка, обёрнутая несколькими слоями ваты, оставшейся с прошлого, даже позапрошлого праздника.
Каждый раз, наряжая ёлку, отец спорил с матерью, нужно ли украшать её "дождиком". Мама требовала весь дождик вывесить на сцену, папа считал, что блестки не должны закрывать игрушки и ветки. Спорили каждый раз на повышенных тонах и каждый год побеждал папа. Мама сдавалась, махала рукой и гордо уходила на кухню.
Снег оказался холодным, проникающим, точно огнестрельное ранение.
Олигарху стало жестко. Потом жарко. Перепады температур и образов детства пронеслись товарняком за несколько мгновений, раз-два-три, на месте фигура замри. Олигарх замирает, теряя остатки разбитого сознания.
…растрачивает остатки сознания, словно падает в толщу слепой воды.
Здесь, на глубине, где тихо и сонно, совсем не зябко, наоборот, тепло, всё теплее и уютнее. Вот уже и снег перестаёт колоться сквозь одежду, звуки улицы становятся глуше, зрение отключается и ты не видишь, как к тебе подбегают охранники, как тормошат, вытаскивая из карманов мобильные телефоны, вызывают скорую помощь, что мчится через весь город… Он видит испуганное лицо жены, наплывающее сверху, и самого себя, остроносого и рано поседевшего, склонившегося над своим серым и почти безжизненным лицом.
Олигарх понимает, что видит себя со стороны, лежащим на накрахмаленных, жестких словно хлебцы, простынях, и мысль о том, что он умер выплывает из горла и начинает рыбкой тыкаться в сонный мозг, нет, весь я не умру, думает его мозг и если думает, значит, жив…
Однажды так уже было, когда в далёком детстве он чуть не утонул в бочке с дождевой водой. Гостил в деревне, пускал кораблики, перегнулся и, вниз головой, плавно ушёл в безвкусный квас. Внутри бочки оказалось спокойно, мирно… Сознание расширилось, словно ты не в бочке, а в бесконечном океане. Бабушка его тогда спасла, за ноги вытащила, вот теперь Олигарху и кажется, что он снова в детство вернулся, в ту самую бочку…
Несмотря на то что Олигарх впадает в плавную кому, органы чувств продолжают работать, другое дело, что всё, что отныне происходит с его телом кажется ему второстепенным. Словно он живёт под водой и видит во все стороны своей жизни, видит то, что было раньше, видит то, что будет после, и эта одновременность и это разнообразие занимают его больше всего остального – всей жизни, которая в нём ещё осталась.
Последний вагон
1.
"Осторожно, двери закрываются"… Двери почти закрылись, когда этот парень, в наушниках, заскочил в вагон. Разогнался ещё на перроне, выставил руку вперёд и задержал автоматику, начав протискиваться.
Машинисту пришлось открыть хищные двери снова, пропустить человека.
Створки лязгнули, электричка тронулась. Парень невозмутимо встал рядом с Гагариным (1), у него плеер на боку и в ушах музыка. Её почти неслышно, но Гагарин тут же досочинил какая именно – к нему пару дней назад одна мелодия прицепилась, значит, она. Ритм из наушников доносится похожий, значит, вполне может быть. Воображение подскажет, досочинит.
Незаметно, боковым зрением, Гагарин разглядывает парня. Так, вроде, музыку лучше слышно. Джинсовый костюм, кроссовки, плеер. Волосы на мочке, рыжеющие ("осенние") баки… Гагарина восхищают люди, способные вот так, в последний момент, запрыгнуть на подножку. Сам Гагарин не может, кишка тонка. Оттого и восхищается. Но виду не показывает, нельзя.
(1)У Гагарина обычная внешность, в толпе не обратишь внимания. Рост выше среднего, среднее же телосложение, сильная жилистая шея, мощные руки, широкие плечи (отчего голова кажется маленькой). Он коротко стрижен, упрямая чёлка с проседью. С каждым годом седины становится больше, сам Гагарин говорит, что это наследственное, но мне кажется, это изнутри его подтачивает постоянное душевное неблагополучие, которое иссушает душу и тело.
