Абсолютно ничто не предвещало в то утро никаких событий. Владимир Иванович Беззубкин, а для друзей и для себя самого просто Вовочка, сорокапятилетний поэт областного масштаба, проснулся в безукоризненном расположении духа. Киску, свернувшуюся под одеялом, он будить не стал, а сразу прошел на кухню и стал варить кофе. Потом, когда кофейный дух растекся по квартире, Вовочка побрился, не без удовольствия рассматривая себя в зеркале. Зеркало украшал трафарет: «Разговор не более 3-х минут!» Раньше оно висело в каком-то учреждении у внутреннего телефона. Такого рода таблички и плакатики были Вовочкиной невинной страстью. Так, гостиную его украшали строгие плакаты «Бдительность — прежде всего!» и «Не оставляйте секретных документов в местах, не обеспечивающих их сохранность и доступ к ним посторонних лиц!», таблички: «Мест нет», «Столик не обслуживается» и «Штраф — 50 рублей». Кухня пестрела предупреждениями: «Осторожно, работают люди!», «Опасная зона!», «Не стой под грузом!», «Стой!» и «Не прислоняться!». Что касается ванной, то на двери ее висела огромная жестянка: «За буйки не заплывать!!!»
Выпив кофе, Вовочка слегка, взлохматив шевелюру, пошел к выходу — у него были свои поэтовы дела в издательстве. На двери красовался светящийся транспарант: «Выхода нет!» С лестничной площадки доносился крутой аромат Борща — именно Борща с большой буквы, густого, ароматного, с косточкой. Вовочка открыл дверь и вышел…
Черта с два. Никуда он не вышел. Он толкнул дверь и вошел вновь в свою собственную квартиру. Это из нее тянуло борщом, на кухне раздавались обычные кухонные звуки и доносились оттуда голоса, и один из голосов принадлежал законной его, Вовочкиной, жене Эльвире, которая в настоящий момент быть на кухне никак не могла, потому что находилась в городе Гагра, на побережье далекого отсюда Черного моря…
— Пришел? — крикнула Эльвира. — Наконец-то! А то мы тут ждем не дождемся… — и те, на кухне, рассмеялись непонятно, но громко.
Вовочка оглянулся назад: там, за незакрытой дверью, тоже была его квартира, и в рифленом стекле двери спальни преломлялось что-то легкое и розовое — то есть не что-то, а Киска в пеньюаре. Киска встала и сейчас выглянет сюда, и увидит…
Вовочка захлопнул дверь, замок щелкнул.
— Что ты возишься? — воззвала Эльвира. — Помочь тебе, что ли?
И в этот момент грянул телефон. Он стоял здесь же, в коридоре, на полочке, только руку протяни, но Вовочка руку не протягивал. Он смотрел на телефон, как на бомбу, как на змею, поднявшуюся на хвосте, и ему становилось все страшнее, страшнее — пока не сделалось почти все равно…
— Да возьми же ты трубку! — крикнула раздраженно Эльвира. — У меня руки мокрые! — И те, на кухне, опять непонятно почему захохотали.
Невесомой рукой Вовочка взял невесомую трубку. В ней раздались шаги, тяжелые и медленные, шуршание, и ровный, без выражения, голос сказал:
— Дом окружен. Сопротивление бесполезно. Сдавайтесь. Вам гарантируется безболезненная эвтаназия и сохранение личного имущества.
Голос смолк, и в тишине остались только тоскливые далекие звуки: будто скрипела где-то калитка да завывал в проводах ветер.
Колени Вовочки подогнулись, и он по стенке сполз на пол…
— Да что же это такое?! — с тревогой в голосе кричала Эльвира. — Что там у тебя? Случилось что-нибудь? Почему ты молчишь? Я сейчас…
— Ничего, — хотел сказать Вовочка, но «ничего» у него не получилось, а получилось что-то вроде «чав!»
— Посмотри-ка сходи, — велела Эльвира кому-то из своих кухонных компаньонов.
Раздались шаги, шаги вышли в коридор — вышли сами по себе, никого при них не состояло, ни тела, ни ног, — постояли, подошли совсем близко, так, что Вовочка ощутил живое тепло и запах чеснока, колбасы и водочного свежачка, невидимые руки взяли с пола пикающую трубку и вернули ее на рычаги…
— Никого тут нет, — сказал над Вовочкой глуховатый голос. — А трубка на полу лежит. Странно.
— Странно, — близким голосом откликнулась Эльвира.
Шаги прошли сквозь Вовочку, дверь открылась в гулкую пустоту лестницы.
— Никого, — подтвердила Эльвира.
— Странно, — откликнулся глуховатый голос.
— Ну просто очень странно, — подтвердил еще кто-то. — Я читал, что так бывает. Только я забыл, как называется.
Шаги вернулись на кухню.
— Ну так я вам говорю, — громче, чем прежде, заговорила Эльвира. — Я, говорю, эти ваши намеки гнусные очень даже хорошо понимаю. Но, говорю, сейчас прямо ничего отвечать не буду. Я, говорю, подожду — вот обстоятельства созреют, как надо, вот тогда я и отвечу по форме номер восемь…
И тут за дверью раздался крик. Кричала женщина. Кричала Киска. Кричала так, что Вовочка съежился и стал ждать всего, что только может быть. «А-а-а! — кричала Киска. — Уберите это от меня!!!» Вот сейчас, представлялось Вовочке, в щепки разлетится дверь и просунется, зеленая чешуйчатая лапа… Киска кричала долго, может быть, полчаса, потом стала замолкать, страшно, нечеловечески замолкать — будто душа уже отлетела, а тело еще кричит, исходит криком… Вовочка, не смея зажать уши, потихоньку отползал от двери, пока не оказался под самой дверью кухни. Крик стих, и
