Странная история Сандры начинается в клинике «Ангел надежды», где находятся люди, страдающие алкоголизмом, наркоманией и различными видами психических расстройств — от помешательства до нервных срывов и депрессии, когда чувствуешь, что душа томится в полузверином-полуангельском теле. Монахини, которые открыли клинику, занимаются скорее благотворительностью, чем лечением, поэтому, когда приехала Сандра, они взяли ее без лишних вопросов. Сандра, привлекательная девушка из хорошей семьи, не похожая на остальных пациентов, очевидно, попала в беду и, конечно же, может остаться в клинике, пока все не наладится, решили сестры. Это было год назад.
10 июня, 1996 г.
Сегодня сестры попросили меня посмотреть новую пациентку. Она напомнила мне девушку из фильма про гангстеров, но не главную героиню, а подружку какого-нибудь бандита. Пока ее друг продает или покупает наркотики, она стоит на обочине и делает вид, будто не связана не только с этой сделкой, но и со всем миром. Она ничего не говорит, а потом уходит вместе с ними и никогда не оглядывается. Тебе интересно, что творится у нее в голове и как она попала сюда, такая изящная, ведь совсем не такой ты представляешь девушку бандита. Обычно эти вопросы остаются без ответа: она всего лишь подружка, которая в конце концов либо попадает в тюрьму, либо умирает незаметно для окружающих.
Я пытался поговорить с этой пациенткой, но так как ничего, кроме враждебного взгляда, добиться не смог, попросил сестер узнать что-нибудь о ее прошлом. Возможно, им она откроется охотнее. Я очень ею заинтригован — не только потому, что она необыкновенно красива, но и потому, что хочу понять, какие истории скрываются за судьбами таких девушек.
Доктор Ален,
психиатр клиники «Ангел надежды»
Старая монахиня встает, но Сандра не хочет, чтобы она уходила. Ей так одиноко, ей нужно общение.
— Постойте, сестра. Что вам рассказать?
— Расскажи о ферме, Сандра, — тихо говорит монахиня.
— Я была совсем маленькая. Плохо помню.
Монахиня встрепенулась, как птица, готовая улететь.
— Моя мать собиралась выйти замуж… и была вынуждена оставить меня на ферме у бабушки на некоторое… ну, на долгое время. Так что мне даже пришлось сбежать.
— Сбежать? — улыбнулась сестра. — Как тебе это удалось?
— Змея помогла. — Сандре показалось, что глаза монахини вспыхнули при упоминании о самом древнем представителе отряда пресмыкающихся, белые пальцы зашевелились в предвкушении жертвы. Пытаясь удержать внимание монахини, Сандра продолжила рассказ о безногих тварях.
Одна змея — зеленая и тонкая, ее голова колышется над травой. Вот их уже две, три, я сбиваюсь со счета. Маленькая коричневая ползает у корней. Длинная черная свисает с ветки дерева. Толстая серая затаилась меж камней, но я-то знаю: самые опасные, красного цвета, готовятся к нападению в сарае. У меня закружилась голова, когда я попыталась уследить за всеми, и я закрыла глаза, прислонившись лбом к холодному стеклу. Змеи не исчезают. Я совершенно отчетливо вижу: вот они извиваются в моей голове такие огромные, что мне становится еще страшнее. Я прыгаю обратно в постель, но, если лежать очень тихо, можно услышать, как они совокупляются и размножаются где-то под домом. Нечего и думать о том, чтобы укрыться одеялом с головой, ведь там, меж простыней, может прятаться молочно-белая змея.
— Сегодня день спаривания змей, — предупредила меня бабушка, — они будут повсюду, так что лучше оставайся дома.
Мне не нужно повторять дважды. Сегодня ничто не заставит меня выйти за порог. Случись пожар, я сгорю вместе с домом — маленькая Жанна дʼАрк из Огайо. Мне казалось важным, чтобы все было как можно драматичнее.
Только я устроилась на кровати, почувствовав себя в безопасности, как спокойное утро лопнуло, словно водяной пузырь, с дикими визгами, полными нечеловеческого ужаса. Подобные гортанному крику пернатых хищников, они доносились из сарая, куда по утрам бабушка ходила ухаживать за коровой. Наверное, она не смогла выбраться, и красные змеи напали на нее. Я не знала, что делать. Не знала, чем ей помочь. Мне было всего шесть лет, и я, в отличие от бабушки, не представляла, как убивать змей.
Бабушка была бесстрашным борцом со змеями. Когда я в первый раз, бледная как полотно, влетела в дом, вопя: «Змея! Змея!», взгляд бабушки тут же заставил меня замолчать. Только грозовые тучи над равнинами Огайо были страшнее этих черных глаз.
— Где, деточка, где? — прогремела она, схватив длинную острую мотыгу, всегда стоявшую под рукой на крыльце.
Я указала на ручей, где в естественном холодильнике хранились молоко и масло, и бабушкины глаза загорелись адским пламенем.
— Молочная змея? А может, щитомордник? — засмеялась она и, издав воинственный клич индейца, пошла навстречу захватчику, как на битву с заклятым врагом.
Воодушевленная ее отвагой, я тоже закричала и побежала следом через волнующееся море травы.
Змею мы там не обнаружили. Но я могла поклясться, что видела ее. И во второй раз тревога была ложной, и в третий, после чего бабушка наклонилась ко мне и заставила описать мою змею; ее волосы спутывались на ветру, а горящие глаза, казалось, вот-вот зажгут степной пожар. Когда я упомянула о больших белых пятнах на животе змеи, бабушка сузила глаза — точно эскимос щурится в метель. Недобрый знак. Воздух между нами стал ледяным.
