Как захлопнулись ворота, все кончилось — права человеческие, гражданские права, мои права как личности — все к черту. Начался совершенно другой мир, другие взаимоотношения. Я понял, что я щепка, которой как хотят, так и крутят.
Георгий Жженов
Я никогда не думал, что все произойдет так просто. Плачущие родители, прячущие глаза одноклассники, беспристрастные присяжные.
Вердикт: ВИНОВЕН.
— Максим Серов, вы приговариваетесь к пожизненному отбыванию срока вашего приговора в тюрьме «К12». Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Голографическое изображение судьи мигает и исчезает. Вслед за ним мигают и гаснут проекции двенадцати присяжных, каждый из которых сидит перед голопроектором в разных уголках планеты Земля под присмотром эмиссара полиции.
— Сынок! — последнее, что успела произнести мама, прежде чем погасли изображения её и отца. Исчезли одноклассники, наблюдавшие за вынесением приговора в актовом зале нашей школы.
— Мне очень жаль. Удачи вам, Максим. — В глазах адвоката Кравцова я отчетливо разглядел, что на самом деле ему ни капли меня не жаль. Единственное, о чем сейчас сожалел государственный защитник, так это о том, что из-за затянувшегося вынесения приговора он пропускает полуфинал международного чемпионата по чиствиксу. Но я смог подавить внутреннее раздражение и ответил ему с улыбкой:
— Благодарю вас, Семен Афанасьевич.
Проекция Кравцова погасла, и я наконец-то остался один в своей камере. Но одиночество мое длилось недолго. В коридоре раздался грохот тяжелых ботинок, дверь в камеру с мягким шелестом скользнула в сторону, и на мгновение я ослеп от яркого электрического света, хлынувшего в открытый дверной проем.
— Заключенный, на выход! Быстро, быстро, быстро!
Не дав мне опомниться, двое здоровяков в бронежилетах сковали мои руки тонкими пластиковыми наручниками и чуть ли не пинками вытолкали меня из темной камеры в коридор.
Вот так за несколько мгновений я утратил статус гражданина Республики и перешел в раздел «мусор». А мусор на то и мусор, что с ним никто не церемонится, его просто выбрасывают. Даже если этот мусор умеет мыслить, разговаривать и способен испытывать боль.
Но такие мелочи моих конвоиров не интересовали. Вряд ли они вообще хоть иногда задумывались над этической стороной своей работы по контролю за исполнением воли народа Великой Республики. И я не обижался на этих крепких парней в серой униформе, всего несколько месяцев назад я был почти таким же, как они — машиной, бездумно выполнявшей приказы и поручения. Да здравствует Великая Республика! А теперь мы оказались по разные стороны баррикад.
— Шевелись!
Один из конвоиров вновь отвесил мне увесистый подзатыльник, хотя мы и так практически бежали по коридорам Комитета Исполнения Наказаний. Два здоровых эмиссара полиции и я, Максим Серов, восемнадцатилетний юноша, подававший большие надежды, но внезапно преступивший черту закона и отправляющийся отбывать свою вину в «К12». Считалось, что если осужденного отправляют в «К12», то это сродни смертному приговору. Только хуже, гораздо хуже. Многие преступники, услышав подобный приговор, бились в истерике и пытались покончить жизнь самоубийством прямо в камере предварительного заключения. В представлении жителей Великой Республики «К12» была настоящим Адом в библейском понимании этого слова. Такая перспектива привела бы в ужас любого жителя нашей планеты, но только не меня.
Потому что я хотел попасть в этот Ад.
Когда я в сопровождении конвоиров поднялся на лифте в холл первого этажа, перед лицом замельтешила небольшой шарик, оснащенный глазом видоискателя. Телевизионщики? Наверняка Первый республиканский канал, они мертвой хваткой вцепились в историю моего задержания и крутили репортажи с моим участием чуть ли не круглые сутки. Ещё бы! Я — событие года. И сейчас я должен понести заслуженную кару, а каждый житель Великой Республики должен узнать об этом и запомнить: если решишь пойти против системы, то система тебя уничтожит. Быстро, жестоко и без всяких сантиментов.
Действительно, на голографическом проекторе за спиной охранников у входа я увидел свою уменьшенную копию, сопровождаемую уменьшенными, но все равно внушительными на моем фоне, копиями эмиссаров в серой униформе. Негромкий голос диктора Первого канала с нескрываемой радостью вещал из динамиков:
— Сограждане! Мы видим, что полицейские уже готовят к пересылке Максима Серова. Напоминаем, что этот несовершеннолетний гражданин Великой Республики в одиночку совершил преступление, которого стоило ожидать разве что от банды закоренелых рецидивистов. Благодаря нашим Вождям само понятие «рецидивист» в нашей Республике уже не актуально…
Диктор продолжал заливаться хвалебными отзывами о достижениях современной пенитенциарной системы и огромном вкладе вождей в её успехи, а конвоиры толчками в спину гнали меня дальше, сквозь автоматические двери, ведущие на выход из Комитета Исполнения Наказаний.
Если до этого момента мне казалось что электрический свет от ламп в коридорах и залах Комитета причиняет моим глазам, привыкшим за две недели ожидания вынесения приговора к полумраку камеры, боль и раздражение, то, выйдя на улицу, я изменил свое мнение. Солнечный свет буквально ослепил, голова закружилась, и меня чуть не вырвало прямо на камеру Первого республиканского, зависшую в воздухе перед моим лицом. А жаль, эта мысль показалась забавной.
