К Золотой бухте экспедиция вышла к полудню, когда раскаленное крымское солнце повисло в зените белого, будто выгоревшего неба. Дышать стало невозможно, пот лил градом, горячий воздух обдирал горло, и даже лошади, чудо-зверюги, сбавили темп. И тогда Штемпель объявил привал.
Сначала хотели переждать жару наверху обрыва, под соснами – но сосны те, чахлые, скукоженные, опаленные то ли Катаклизмом, то ли безжалостным крымским летом, тени почти не давали, и Пошта предложил спуститься к морю. Отсюда, с высоты красных, пышущих жаром скал, пронзительная синева моря манила прохладой. Бандеролька придирчиво осмотрела белые буруны волн в мощный натовский бинокль на предмет плавников гигантских катранов (вроде нету) и сиреневых медуз-убийц (тоже чисто), после чего Штемпель одобрил идею Пошты.
Спускаться по каменистой тропе, извивающейся между огромных валунов и осыпающейся под ногами мелкой галькой, было нелегко, но лошади справились. Еще бы им не справиться, с восьмью-то ногами и шипастыми подковами на каждой!
Для привала выбрали более-менее ровную площадку, покрытую некрупной галькой, метрах в трех от линии прибоя – и, что особо важно, в тени гигантского ассиметричного валуна, напоминающего кельтский менгир.
«Витя и Ната були зде…» – читалась полустертая надпись на валуне.
– Знаки? – удивилась Бандеролька – стройная и высокая девушка с коротко подстриженными черными волосами. – А почему на суржике?
– Это не знаки, – усмехнулся в усы Штемпель, коренастый крепыш с седым ежиком на голове. – Это старое. Еще до Катаклизма. Туристы развлекались.
– Туристы… – повторил Пошта, спускаясь к воде и присаживаясь на корточки. Он сложил ладони лодочкой, зачерпнул воды и с наслаждением плеснул себе в лицо. Вода, конечно, фонила, но по сравнению с той дозой радиации, что они уже получили за время экспедиции, это было так – пустяки. Не будь Пошта листоношей, подыхать бы ему сейчас от лучевой болезни, выблевывая внутренности. – Туристы, копать-колотить! Были ж времена…
Бандеролька, скинув рюкзак и химзащиту, отважно ступила в море в одном спектровском комбезе.
– Вода теплая, айда купаться! – задорно предложила она.
– Но-но, без глупостей! – одернул ее Штемпель. – Мы сюда не развлекаться пришли. Жару переждем – и дальше в путь. Нам бы до темноты в Бахче-Сарай добраться.
Пошта вернулся к лошадям, обтер их лоснящиеся от пота бока, покормил верного Одина сахарком, и тут над пляжем раздался протяжный вой.
– У-у-у-у-у-у!!! – выла оцепеневшая от ужаса Бандеролька, успевшая зайти в море по пояс.
Штемпель и Пошта синхронно рванули дробовики из седельных сумок и ломанулись к морю. Бандеролька, смешно задирая ноги, бежала им навстречу, оскальзываясь на гальке.
– Что там? – отрывисто спросил Штемпель, прижав приклад к плечу и обшаривая взглядом поверхность моря, слепящую сотнями солнечных бликов. Пошта стоял рядом, готовый встретить то, что поднимется из моря, из обоих стволов ружья. А там – не просто картечь, а обрезки гвоздей, шарики от подшипника и (особый подарок) надрезанная картонная гильза. «Резаный патрон», старый охотничий трюк – при выстреле вперед летит полпатрона, а при попадании весь заряд уходит в тело, разрывая внутренности не хуже надрезанного крест-накрест «жакана».
– Ме-ме-медуза, – трясясь от страха, выдавила Бандеролька. – Та-а-а-ам!
– Тьфу ты! – сплюнул раздосадованный Штемпель, разглядев среди сверкающих волн блеклую, похожую на тряпочку тушку. – Она ж дохлая уже!
– А все равно стра-а-ашно! – всхлипнула девушка.
Пошта убрал дробовик в заспинный чехол:
– Ну-ка, вылезай из воды. – Он протянул Бандерольке руку. – И перестань рюмсать. Ты же листоноша!
Он шагнул ей навстречу и зацепился мыском берца за тонкий, рыжий от ржавчины металлический тросик, убегающий в море. Пошта чертыхнулся, помог Бандерольке выйти из моря, а потом присмотрелся внимательнее к тросику. Тот – старый, с торчащими во все стороны полопавшимися стальными нитями (колючие, зар-раза!), обросший мхом и высохшими водорослями, крепился к мощному костылю, забитому аккурат под гигантский валун. Второй конец троса нырял в море.
– Это еще что? – удивился Штемпель.
– Трос, – сказал Пошта.
– Сам вижу, не слепой. Интересно, зачем?
Пошта осторожно подергал за тросик. Тот оказался натянут туго, как струна.
– Не знаю, – сказал Пошта. – Может, мина морская. А может, заначка чья-то. Схрон. Бросили капсулу в море, а у берега заякорили.
– Надо бы проверить, – принял решение Штемпель.
Менее всего на свете Поште хотелось лезть в море – где дохлая медуза, там и живая может рядом плавать, а смерть от ее ожогов страшно далека от приятной, – но Штемпель был в экспедиции главным, и Пошта пошел собираться.
Снял химзащиту, кольчужную поддевку, спектровское белье. Достал из рюкзака, притороченного к седлу Одина, гидрокостюм – двуслойный, семимиллиметровый, из армированного углепластиковой нитью неопрена, – маску, трубку, ласты. Маску Пошта нацепил на шею (только неопытный ныряльщик носит ее на лбу, может сорвать волной), ласты взял в одну руку, пояс с грузом в другую. Бандеролька помогла дотащить до берега остальную снарягу – острогу, нож, фонарь и старый-старый, обшарпанный «Глок-17» с усиленной пружиной, пригодный для стрельбы под водой. Патронов, правда, к «Глоку» было всего два, а вместо нормальной кобуры мастеровитая Бандеролька сплела чехол из паракорда.
