Ольга шла по вагону, протискиваясь между вещами и людьми, сквозь разноголосый говор и запахи, – и тяжело, и страшно вдруг стало ей, и каждый шаг, каждый метр грязного вагонного пола увеличивали ее страх, приближали к одиночеству и воспоминаниям. До сих пор Ольга старалась не думать о том, что предстоит ей, и это удавалось – может быть, потому, что она знала, как много времени у нее будет для раздумий. И вот это время уже начиналось. Это время медленно шло вместе с ней по вагону, потом покатилось по рельсам, все быстрее и быстрее.
Ольга ехала в свою деревню Лухмановку, где родилась и выросла, где не была уже девять лет, а сейчас там умирала ее мать – об этом написал ей Коля, ее брат, которого она почти не помнила.
Ольге было страшно – и не только потому, что умирала мать. Пожалуй, еще больше пугало ее это реальное возвращение в прошлое, в родную деревню, чужую и давно и надежно забытую. И Ольга знала, что придется вспоминать все то, что она забывала с таким трудом и что так мешало ей жить когда-то, и это будут не какие-то неясные воспоминания, которые можно выбирать по своей воле... Придется пережить все, что было пережито когда-то, и ушедшая боль вернется опять, и эта боль, может быть, станет еще острее – ведь не всегда время лечит душевные раны, оно может и растравлять их... И опять придется давать оценку своим поступкам и давно ушедшим мыслям, мучиться непониманием и угрызениями совести, страдать от своей и чужой жестокости, и – может быть – снова придется быть жестокой и опять многого не понимать. И опять надо будет обвинять себя и других... себя – в первую очередь... И – как это всегда случалось с ней – воспоминания вызовут мысли о настоящем, и это будут трудные и невеселые мысли, и все нерешенное снова напомнит о себе, и опять придется что-то решать, в чем-то сомневаться, и что-то менять в уже принятых решениях, и что-то опять откладывать и забывать. А потом придется забывать все – и воспоминания, и эту поездку, и старую и новую боль, потому что опять все это будет мешать жить, и забвение, конечно, придет, но так же трудно, как когда-то, и опять для этого будет только одно, старое испытанное средство – работа. Только работа – с полным напряжением сил, с усталостью и опустошенностью, с неудачами и редкими успехами – вернее, полу-успеха ми, она еще не знала, что такое настоящая удача, – и вечной тревогой – да то ли делаю, так ли делаю, и всегда в первую очередь придется искать ошибки, ошибки, ошибки... И ошибки, конечно, найдутся. Ошибки в работе, ошибки в людях... Ошибки в любви. В жизни, наконец. Не слишком ли много ошибок?
Ольга была физиком, она блестяще закончила университет, и все пророчили ей хорошее будущее, но вот прошло уже два года – и что же? Ничего. Или – почти ничего. Бесконечные эксперименты, беспомощные попытки сделать какие-то обобщения и опять эксперименты... И никакой уверенности в том, что идешь по правильному пути. И сколько это еще будет продолжаться? Кто знает, сколько лет пройдет, прежде чем она получит хоть какие-нибудь результаты...
Ольга не обольщалась на этот счет. Она знала, что ее работа – это всего лишь крошечное звено в сложной и запутанной цепи тех исследований, которые ведутся в институте, и ничего страшного не будет, если работа провалится – кто-нибудь другой сделает ее, если это будет необходимо, а в случае удачи никто не придаст большого значения – работа как работа, ничего особенного.
Да разве только в работе дело? В чем еще? В любви? А что еще есть у нее и что еще нужно? Во имя чего она начинала тогда все это, одиннадцать лет назад, когда уходила, – а вернее, бежала, – из своей деревни, из родного дома, от матери? Тогда Ольга очень неясно представляла себе эту цель, она только знала, что эта цель должна быть, и цель большая, может быть, даже великая... А что еще могла знать об этой великой цели четырнадцатилетняя девчонка, начитавшаяся прекрасных и умных книг, которые она даже не понимала как следует? Да и знала ли она вообще об этой цели тогда, или выдумала все потом, чтобы оправдать свое бегство?
В тот год Ольга окончила семь классов. Ближайшая десятилетка находилась в шестидесяти километрах от них, в Селиванове – маленьком районном городишке.
И однажды вечером Ольга сказала матери, что хочет поехать туда учиться. Сказала робким и тихим голосом, не поднимая глаз, и сердце билось от страха и ожидания неминуемого отказа.
– Это еще что такое? – сурово спросила мать. – И думать не смей...
Ольга помолчала и тихо сказала:
– Но я хочу учиться.
И наконец-то подняла на мать глаза.
– Ну, еще бы ты гулять там захотела, – отрезала мать и отвернулась от нее, считая, видимо, что разговор окончен.
Ольга так же тихо, но настойчиво повторила:
– Я хочу учиться дальше, мама.
Мать повернулась к ней, сразу вскипела, повысила голос:
– Да ты что городишь, девка? Учиться хочешь? А жрать тоже небось хочешь? За какие шиши ты поедешь учиться? Где я тебе денег возьму – об этом ты подумала? Аль сама не видишь, что еле концы с концами сводим? А за этими сопляками кто смотреть будет? – она кивнула на младших – восьмилетнего Колю и двухлетнюю Верочку. – Или мне разорваться с ними? Я и так с темна до темна в поле, на вас же работаю, из сил выбиваюсь... Ты сама-то соображаешь своей дурацкой башкой, что говоришь?
