Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя… И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя…
Матфей 5:29–30
I
Почему они позвонили, он понял лишь позднее – слишком поздно, чтобы это знание могло ему чем-то помочь. А в самом начале двое мужчин сказали по телефону следующее: что видели его фотографию в газете, читали о его работе под прикрытием и так называемом героизме, о том, как он не дрогнул, ничего не выдал, когда на него напал человек с секачом – или «джентльмен с секачом», как они предпочитали его называть. Правда ли, интересовались они, что он не дрогнул? Что он просто наблюдал, как человек поднял секач и опустил и рука Кляйна вдруг стала отдельным, умирающим существом?
Он не стал отвечать. Просто сидел, прижимая телефонную трубку к голове здоровой рукой, и смотрел на культю. Блестящее, слегка скукоженное завершение плоти, шелушащегося и злобного вида.
– Кто это? – наконец спросил он.
Люди на другом конце провода рассмеялись.
– Это стучится в дверь удача, – сказал один из них – тот, что с глубоким голосом. – Вы хотите провести всю жизнь за бумажной работой, мистер Кляйн?
Второй – который пришепетывал – продолжал задавать вопросы. Правда ли, что после того, как Кляйн снял ремень второй рукой и затянул шину на культе, он встал, включил горелку на плите и сам прижег рану?
– Может быть, – сказал Кляйн.
– Что «может быть»? – спросил Басовитый.
– Мои данные получены из проверенного источника, – сказал Шепелявый. – Плита была электрическая или газовая? Наверное, с электрической получилось бы лучше. С другой стороны, нагревается она небыстро.
– Это была не плита, а плитка, – сказал Кляйн.
– Плитка? – переспросил Басовитый. – Господи, плитка?
– Значит, электрическая? – спросил Шепелявый.
– Больше ничего не было, – сказал Кляйн. – Только плитка.
– А затем, когда вы прижгли рану, то выстрелили джентльмену с секачом прямо в глаз, – сказал Шепелявый. – Причем левой рукой.
– Может быть, – сказал Кляйн. – Но в газетах этого не было. Кто вам сказал?
– Проверенный источник, – ответил Шепелявый. – Больше вам знать не стоит.
– Слушайте, – сказал Кляйн. – Что происходит?
– Удача, – ответил Басовитый. – Я ведь уже сказал.
– В аэропорту ждет билет на ваше имя.
– Почему? – спросил Кляйн.
– Почему? – переспросил Шепелявый. – Потому что мы вами восхищаемся, мистер Кляйн.
– И нам не помешает ваша помощь.
– Какая помощь?
– Нам нужны вы, мистер Кляйн. И никто другой, – ответил Басовитый.
– Вот как? – сказал Кляйн. – А с чего мне вам доверять? Кто вы вообще такие?
Шепелявый рассмеялся:
– Мистер Кляйн, полагаю, сейчас вы уже понимаете, что доверять нельзя никому. Но почему бы не рискнуть?
Ехать было незачем. Басовитый ошибался – перед Кляйном не стоял выбор между бумажной работой и их предложением, в чем бы оно ни заключалось. Он вполне мог прожить на назначенную пенсию. К тому же, сразу после того, как лишился руки, сам прижег рану и прострелил глаз так называемому джентльмену с секачом, он позволил себе вольность и в качестве компенсации за травму прихватил чемодан, где лежало несколько сотен тысяч долларов. Этот поступок он считал глубоко моральным в библейском духе, в духе Ветхого Завета: око за руку, с доплатой. А то, что за оком оказался еще и череп с мозгом, – чистая случайность.
Короче говоря, принимать приглашение было незачем. Лучше сидеть на месте, заказать протез по своей культе или хотя бы носить крюки, которые ему выдали, учиться ими пользоваться. Совершенствоваться в одноруком гольфе. Приобрести шкаф протезов на все случаи жизни. Накупить сигар. Перед ним открыта вся жизнь, говорил себе Кляйн. Пусть эта удача за дверью хоть обстучится.
Кроме того, ему становилось все труднее вставать по утрам. Не из-за настоящей депрессии, но подниматься было особенно тяжело, когда он вспоминал, что дальше первым делом придется чистить зубы левой рукой. И потому он все больше и больше времени тратил на то, что поглаживал культю или просто таращился на нее. Она, ее окончание – одновременно и его часть, и не его, – завораживали. Иногда Кляйн по-прежнему тянулся за чем-нибудь отсутствующей рукой. Часто просто не мог надеть крюк. А если он не мог заставить себя надеть крюк, то как в таком состоянии можно выйти из дома? А если из дома не выйти, то как добраться до аэропорта, не говоря уже о том, чтобы забрать билет или тем более сесть на самолет?
«Все пройдет, – говорил он культе. – Однажды мы выйдем из дома. Всё обязательно будет хорошо».
