Мы сидели за столом и собирались пить черный кофе и кушать сандвичи.
— Да, Ватсон, — сказал Холмс, — и у меня бывали ошибки, но эти ошибки стоили побед.
Я воспользовался его дедуктивным методом и пришел к выводу, что у Холмса хорошее настроение. Действительно, он взял скрипку, а также смычок.
Но чарующим звукам не суждено было вырваться из-под его длинных и гибких пальцев. В дверь энергично постучали, и тут же вошел человек, о котором я ничего не смог бы сказать. Он только показался мне сдержанно-взволнованным.
— Сэр, я хочу просить вашей помощи, — обратился он к Холмсу.
— Садитесь, — сказал Холмс, сцепил пальцы и схватил его глазами, как ястреб хватает пташку. — А вы, дружище, по утрам пьете имбирное пиво? Помните, Ватсон, мою работу о запахах ста восьмидесяти алкогольных напитков?
Я кивнул, так как внимательно прочел этот интересный труд.
— Нет, сэр, по вечерам я выпиваю кружку плодоягодного, — скромно ответил джентльмен.
Плодоягодное среди ста восьмидесяти напитков не значилось.
— Итак, — продолжал слегка удивленный Холмс, — вы не горожанин и сегодня приехали первым поездом, иначе бы не пришли в такой ранний час.
— Что вы, сэр! Коренной горожанин, но эту ночь я провел не совсем дома, а к той особе утром должен был вернуться муж. И вот в пять утра я на улице, а это очень унизительно для мужчины, сэр.
— Но вы не будете отрицать, что были на ферме. На ваших брюках я вижу свежий силос! — громко сказал Холмс, и я впервые услышал такой раздраженный тон в разговоре с клиентом.
— Буду отрицать, сэр, — опять не согласился ранний гость. — Я вам не сказал, что к той особе муж все-таки вернулся и в пять часов мне пришлось прыгать в окно. Я попал в бачок с нечистотами, а это, сэр, очень унизительно для мужчины.
Лицо Холмса дернулось, и я отвернулся, чтобы не видеть его. Минутная пауза показалась часом.
— Может быть, вы скажете, что у вас не болит зуб и вы беспричинно хватаетесь за щеку? — с вымученной иронией спросил Холмс.
— Хуже, сэр. У меня перебита ключица. Я не сообщил, что в бачок прыгнул не совсем добровольно, а с помощью мужа той особы. Скажу вам, сэр, это очень унизительно для мужчины.
— Почему же вы держитесь за щеку?
— Видите ли, сэр, у меня болит, извините, живот. Как съем два фунта грудинки и запью плодоягодным, так обязательно болит живот.
Лицо Холмса, и без того бледное, совершенно побелело, будто он сразу лишился всей крови. Длинные тонкие пальцы облепили смычок.
— Но почему вы все-таки держитесь за щеку? — не удержался и я.
Ранний гость с уважением посмотрел на скрипку:
— Не могу же я, джентльмены, в вашем обществе держаться за живот. Это унизительно для мужчины.
— Может, у вас нет и плоскостопия? — отрывисто бросил Холмс.
— Сэр, на мне нет ботинок, и мне с непривычки щекотно, поэтому я так и хожу.
Он выставил из-под кресла босые ноги.
— Что вам угодно? — не сдержался Холмс.
— Сэр, говорят, что вы мировая ищейка. Я не знаю ни адреса, ни имени, да и в лицо бы не узнал особу, с которой провел ночь. Прошу вас, проявите свои способности, найдите эту особу и верните мне ботинки. У нее под мышкой бородавка. Вам-то этой приметы хватит за глаза. Поверьте, сэр, вернуться домой без ботинок — это очень унизительно для мужчины.
Смычок, как сухарик, переломился надвое в руках Холмса, в тех руках, которые могли завязать бантиком каминную кочергу.
— Ватсон, — сказал он, дайте ему мои самые лучшие ботинки и спустите его с лестницы, иначе ему уготована судьба этого смычка.
Я это сделал. Но признаюсь: джентльмен без ботинок показал всю несостоятельность методов моего друга.
