«Портрет на фоне мифа» и его критики

«Портрет на фоне мифа» и его критики

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность. Книга завершается финалом, связывающим воедино темы и сюжетные линии, исследуемые на протяжении всей истории. В целом, книга представляет собой увлекательное и наводящее на размышления чтение, которое исследует человеческий опыт уникальным и осмысленным образом.

Жанр: Литературоведение
Серии: -
Всего страниц: 7
ISBN: -
Год издания: Не установлен
Формат: Полный

«Портрет на фоне мифа» и его критики читать онлайн бесплатно

Шрифт
Интервал

"ПОРТРЕТ НА ФОНЕ МИФА" И ЕГО КРИТИКИ

Попробуем поначалу отвлечься от вопроса: о ком написал свою книгу В. Войнович, а задаться самым простейшим: о чем его книга? Она о том, что ни один человек в этой жизни не может достигнуть такой горней высоты, что разглядеть его можно не иначе как задрав голову и прикрывая глаза ладонью от нестерпимого света. Такую человеческую фигуру можно только придумать, вообразить, и настоящая литература, измышляя подобных героев, всегда их развенчивала (Печорин, Базаров, Наполеон у Л. Толстого) или высмеивала ("Голубая книга" М. Зощенко). Она их высмеивала и развенчивала, исходя из своей природы, чью суть некогда очень точно охарактеризовал Пушкин: "Цель художества есть идеал…"[1] Но реальность порой далеко расходится с литературой: не только юноши, но люди самого разного возраста задумываются над вопросом: делать жизнь с кого, берут себе в проводники образцы для подражания. Ничего плохого в этом, конечно, нет. Плохое начинается с момента, когда подражание уступает место некритическому обожанию, или, говоря по-другому, сотворению кумиров. Такого рода мифотворчество даже не просто плохо, но очень опасно. Оно часто ведет к трагедии (вспомним обожествление злодеев и созданного ими советского режима или героизацию теперешних террористов-камикадзе), а если и не к ней, то к частичной или полной потере собственной личности. Впрочем, подобная потеря тоже трагична, потому что, как писал Державин, человек есть "связь миров, повсюду сущих". "Во мне конец, во мне начало", — отзывался Державину В. Ходасевич, и утрата связи с миром грозит замутнением нравственных ориентиров, ведущих человека к идеалу.

Делать жизнь с кого? — стоит, конечно, поломать голову над этим вопросом, но не прежде, чем прояснить для себя другое: как противостоять неправде, злу, как различить человеческое и нечеловеческое. Причем чем раньше ты себе это уяснишь, тем лучше для твоего же самоощущения: меньше комплексов и неуверенности в себе, тверже характер, свободней твоя воля.

Имеет это отношение к тому мифу, о котором пишет Владимир Войнович? Разумеется, как и ко всякому другому. Всякий миф порабощает. Порабощает он и тех, кто пребывает во власти давно сотворенного и глубоко укоренившегося в нашей литературной жизни мифа о Великом Писателе Земли Русской, Провидце, Пророке и Мессии Александре Исаевиче Солженицыне.

Между тем — и с этим вряд ли кто осмелится спорить — никто, даже по-настоящему великий, свободен от критики быть не может. Тем более не может быть свободен от нее автор неподъемного "Красного колеса", которое не в пример "Одному дню Ивана Денисовича", по моему мнению, остается за пределами литературы, как остаются за пределами подлинной публицистики такие вещи, как "Наши плюралисты", "Угодило зернышко промеж жерновов" и "Двести лет вместе", вырисовывающие образ не пророка и не мессии, а человека, разрешающего себе то, в чем он категорически отказывает другим.

К "Архипелагу ГУЛАГ" я отношусь лучше Войновича, признаю резонными многие доводы в защиту «Архипелага» Елены Чуковской,[2] полемизирующей с книгой Войновича, которую мы здесь рассматриваем. Но с другой стороны, отношусь к «Архипелагу» не так восторженно, как оценивала его Л. И. Чуковская: есть в нем места, которые насторожили меня еще при первом чтении. Помню, например, как уже тогда споткнулся о «грубую» (по признанию самого Солженицына) схему "существования четырех сфер мировой литературы (и искусства вообще, и мысли вообще)": «верхние» (то есть образованные, состоятельные) изображают себе подобных, «верхние» изображают «нижних» (необразованных, несостоятельных), «нижние» изображают «верхних» и, наконец, «нижние» описывают себя. Дальше цитирую это место в «Архипелаге»:

"Морально самой плодотворной обещала быть сфера вторая ("сверху вниз"). Она создавалась людьми, чья доброта, порывы к истине, чувство справедливости оказывались сильней их дремлющего благополучия, и, одновременно, чье художество было зрело и высоко. Но вот порок этой сферы: неспособность понять доподлинно. Эти авторы сочувствовали, жалели, плакали, негодовали — но именно потому они не могли т о ч н о п о н я т ь. Они всегда смотрели со стороны и сверху, они никак не были в шкуре нижних, и кто переносил одну ногу через этот забор, не мог перебросить второй.

Видно, уж такова эгоистическая природа человека, что перевоплощения этого можно достичь, увы, только внешним насилием. Так образовался Сервантес в рабстве и Достоевский на каторге. В Архипелаге же ГУЛАГе этот опыт был произведен над миллионами голов и сердец сразу".[3]

Последнее предложение запечатлело несомненную истину. Но мысль об обязательном внешнем насилии и тогда показалась мне странной: а как же быть с Чеховым, с его "Островом Сахалином", который я ценю никак не меньше "Дон Кихота" или "Мертвого дома", как быть с Акакием Акакиевичем, выписанным именно «доподлинно», изнутри? Сейчас, перечитывая это и помня о дальнейших художественных и публицистических вещах Солженицына, вижу я и некое желание автора утвердиться не просто в плодотворной сфере искусства, но рядом с наиболее плодотворнейшими (на его взгляд) творцами: Сервантесом и Достоевским.


Еще от автора Геннадий Григорьевич Красухин
Тем более что жизнь короткая такая…

Это наиболее полные биографические заметки автора, в которых он подводит итог собственной жизни. Почти полвека он работал в печати, в том числе много лет в знаменитой «Литературной газете» конца 1960-х – начала 1990-х годов. Четверть века преподавал, в частности в Литературном институте. Нередко совмещал то и другое: журналистику с преподаванием. На страницах книги вы встретитесь с известными литераторами, почувствуете дух времени, которое видоизменялось в зависимости от типа государства, утверждавшегося в нашей стране.


Путеводитель по судьбе

Новая книга воспоминаний Геннадия Красухина сочетает в себе рассказ о литературных нравах недавнего прошлого с увлекательным повествованием о тех кусочках старой Москвы, с которыми автора надолго связала судьба.Электронная версия данного издания является собственностью издательства, и ее распространение без согласия издательства запрещается.


Круглый год с литературой. Квартал второй

Больше сорока лет автор работал в литературной печати. Из них 27 лет с 1967 по 1995 в «Литературной газете», которую вместе с другими своими коллегами начинал как шестнадцатиполосное издание, какое в то время обрело бешеную популярность. 12 лет – с 1992 по 2006 автор возглавлял газету для учителей «Литература» Издательского дома «Первое сентября». Доводилось работать автору и редактором сценарной коллегии Государственного Комитета по кинематографии СССР, входить в редакционную коллегию журнала «Вопросы литературы.


Комментарий. Не только литературные нравы

Новые мемуары Геннадия Красухина написаны как комментарий к одному стихотворению. Что это за стихотворение и почему его строки определили построение книги, читатель узнает на первых страницах. А каким образом долгая работа в «Литературной газете» и в других изданиях, знакомство с известными писателями, воспоминания и размышления о вчерашней и сегодняшней жизни переплетаются с мотивами стихотворения, автор которого годится автору книги во внуки, раскрывает каждая её глава.Дневниковая основа мемуаров потребовала завершить рассказ о происходящем, каким оно сложилось к 9 декабря 2006 года, когда в книге была поставлена точка.


Круглый год с литературой. Квартал четвёртый

Работая редактором литературных изданий и занимаясь литературным преподаванием, автор вынашивал замысел о некой занимательной литературной энциклопедии, которая была бы интересна и ценителям литературы, и её читателям. Отчасти он воплотил этот замысел в этой книге-литературном календаре, в календарных заметках, которые вобрали в себя время – от древности до наших дней. Автор полагает, что читатель обратит внимание на то, как менялись со временем литературные пристрастия, как великие открытия в литературе подчиняли себе своё время и открывали путь к новым свершениям, новым открытиям, – дорогу, по которой идёт и нынешняя литература и будет идти литература будущего.


Мои литературные святцы. Квартал 4

Автор этой книги потому и обратился к форме литературного календаря, что практически всю жизнь работал в литературе: больше 40 лет в печатных изданиях, четверть века преподавал на вузовской кафедре русской литературы. Разумеется, это сказалось на содержании книги, которая, сохраняя биографические данные её героев, подчас обрисовывает их в свете приглядных или неприглядных жизненных эпизодов. Тем более это нетрудно было сделать автору, что со многими литераторами он был знаком.


Рекомендуем почитать
Заложник времени

В годы Великой Отечественной войны советский учёный попадает в плен. Под страхом смерти, он соглашается работать в одной из секретных лабораторий абвера, которая занимается исследованием — Тибета.После освобождения Германии от фашистов в 1945 году, учёный возвращается из плена на Родину, прихватив с собой секретные документы. И вот в наше время за бумагами начинает вести охоту одна из разведок. Случайно участником этой истории становится — священник.Вступая на путь борьбы с тёмными силами, он оказывается в своей прошлой жизни, в восемнадцатом веке, и попадает в — Город греха, хозяином которого является не кто иной как сам — Сатана.Убийства, предательства, вот не полный перечень всего, с чем столкнётся главный герой романа.


Хроники Фаины Раневской

Фаина Георгиевна Раневская, известная своими хлесткими и циничными высказываниями, бесспорно, самая оригинальная актриса из когда-либо существовавших. Редакционным советом английской энциклопедии «Кто есть кто» в 1992 году она включена в десятку самых выдающихся актрис XX века.Она водила дружбу с Анной Ахматовой, обожала Пушкина, но ни разу так и не вышла замуж и не родила детей… Зато в памяти народа навсегда останутся десятки ее ролей и фраз, которые она сама придумывала и которые стали впоследствии крылатыми фразами, до сих пор не потерявшими своей актуальности.


Золотая девушка

"Республика Бельпан – вымышленная страна, хотя читателям, когда-либо посетившим государство Белиз, ее географические особенности могут показаться знакомыми. Топографическое сходство между государством вымышленным и реальным – простое совпадение, все герои романа также вымышлены. Я упоминаю об этом потому, что работал над книгой в Белизе.Страна Белиз славится своими расовой, социальной и политической свободами, а также красотой барьерного рифа и дождями тропических лесов. Я хотел бы поблагодарить всех белизцев, особенно Люси и Мика Флемингов, а также весь персонал Чаа-Крик за гостеприимство и содействие в написании романа.


Двойник

В gолной нелепостей и опасностей жизни побеждает тот, кто пытается понять механизм насилия, обмана, манипуляции общественным мнением, заглянуть за кулисы событий, лишить их ореола таинственности и непредсказуемости, кто не боится противопоставить силам зла мужество защитника исконных человеческих ценностей – такова основная идея произведений одного из самых язвительных обличителей буржуазного общества, Фридриха Дюрренматта.


Полевое руководство для научных журналистов

«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.


Писать как Толстой. Техники, приемы и уловки великих писателей

Опытный издатель и редактор Ричард Коэн знает, на что надо обратить внимание начинающим писателям. В своей книге он рассказывает о том, как создавать сюжет, образы персонажей и диалоги; объясняет, кого стоит выбрать на роль рассказчика и почему для романа так важны ритм и ирония; учит, как редактировать собственные произведения. Автор не обходит стороной вопросы, связанные с плагиатом и описанием эротических сцен. Вы не просто найдете в этой книге советы, подсказки и секреты мастерства, вы узнаете, как работали выдающиеся писатели разных стран и эпох.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.