Полное собрание стихотворений

Полное собрание стихотворений

«Последний акмеист», «последний царскосел», «последний поэт серебряного века» - так именовали критики Дмитрия Иосифовича Кленовского (наст. фам. Крачковский; 1892–1976). Выпустив первую книгу перед самой революцией, Кленовский в советские годы замолчал и вновь начал писать стихи лишь четверть века спустя, уже в эмиграции, где он оказался в 1942 году. Однако в отличие от ранних изящных и утонченных стихов, напоминающих стихи Кузмина, эмигрантские сборники Кленовского представляют собой философскую лирику самой высокой пробы.

После смерти Георгия Иванова Кленовский многими признавался первым поэтом эмиграции и одним из лучших поэтов второй половины ХХ века.

В издании объединены все одиннадцать его книг плюс стихи, не вошедшие в сборники. В приложении впервые публикуются две книги, подготовленные Кленовским в начале двадцатых годов, но так и не увидевшие свет: книга стихов «Предгорье» и перевод «Сельских и Божественных игр» Анри де Ренье.

Жанр: Поэзия
Серия: Серебряный век. Паралипоменон
Всего страниц: 114
ISBN: 978–5–91763–054–0
Год издания: 2011
Формат: Фрагмент

Полное собрание стихотворений читать онлайн бесплатно

Шрифт
Интервал

Палитра


Светлой памяти

моего незабвенного отца и друга,

академика И.Е.Крачковского

I

1

В тот час, когда в душе угас почти совсем
Неповторимый бред вчерашнего порыва, -
Как медленны тогда созвучия поэм,
Как грусть полутонов особенно красива...
Душе, уставшей жить в безумии былом,
Еще дороже жить почти неуловимо...
– О, только для того и стоит быть огнем,
Чтоб в воздухе потом растаять легким дымом!..

2

В глазах твоих почти нездешняя печаль.
И вот мои глаза печальны тоже ею.
Я душу всю твою хотел бы взять; мне жаль,
Что позволяешь ты... - и что я не сумею...
Безумно сказочно, мучительно светло
Мне кажется всегда все то, что мной любимо,
И сколько чудных грез поэтому прошло,
Едва задев меня, едва отдавшись... мимо.
Как много тонких рук я мог бы взять в свои,
Когда б я только был не так всегда печален!
Я знаю, сколько их стихи мои вплели
В узор вечерних снов своих прозрачных спален...
Я знаю хорошо, я знаю наизусть
Всю робость грез моих и всю мою небрежность,
Слова, которых я жалел развеять грусть,
Разлуки, чью не смел убить я неизбежность.
Я помню (я еще ребенком был тогда)
Сверкающий залив и неба купол синий,
И дачу, где я жил, и море, где вода
Смывала желтых пчел с нагнувшихся глициний.
Я помню, я любил их приторных цветов
Орнамент трепетный, - любил одно их имя;
Как часто был тогда я их сорвать готов,
И унести к себе и надышаться ими...
И вот я до сих пор не знаю отчего:
Боязнь ли сторожа, отъезд ли наш случайный, -
Но я не тронул их, из детства моего
Их образ унеся, томительный и тайный.
Я вспоминаю вас, глицинии весны!
Я для вопросов всех нашел печаль ответов,
И для меня теперь вы властно сплетены
С туманной чередой неясных силуэтов.
И ваших гроздий тон и странный ваш изгиб
Теперь слились во мне, - и виноваты вы же! -
С руками, что вчера меня обнять могли б,
С глазами, что в мои смотреть хотели ближе,
Со всем, что я любил и между тем не смел
Назвать моим, со всем, что быть моим могло бы!
Кто знает?.. может быть, я сам того хотел...
Я вспомню это все уже почти без злобы...
Почти... И только сны вечерние мои
Печалить будет тень сплетенных ваших линий:
Глицинии, - моей прообразы любви,
И женщины, - моих прообразы глициний!

3. Un pastel

Ей скучно повторять заученные гаммы.
Ее зовет весна, игрушки, спящий сад.
А тут ей только вечно говорят:
«Жинетта, вы ленивы, вы упрямы!
Вы не умеете держаться даже прямо!»
И легкая печаль туманит детский взгляд...
– Ее зовет весна, игрушки, спящий сад.
Ей скучно повторять заученные гаммы.
Меж ставень полосой ворвался яркий свет:
Он зажигает стол, забытых роз букет
И кудри светлые склонившейся головки.
На сумраке стены темнеет ряд картин,
И под рукой небрежною и легкой
Рассказывает сказки клавесин.

4

Вам странно, отчего последний разговор,
Который Вы со мной теперь иметь хотите,
Назначил я Вам так невежливо, - простите, -
На улице... Какой необъяснимый вздор!
Но слушайте: теперь зима; пушистый иней
Обрисовал давно перила у мостов;
На набережной и в аллеях островов
Снег - утром золотой, а вечерами - синий.
Теперь уже зима. А знаете, зимой,
На улице, где жизнь поспешна и случайна,
Все кажется одной необъяснимой тайной; -
Пусть ею будет Вам последний образ мой.
Там, в яркой тишине гостиной освещенной,
Я не сумел бы скрыть от Вас мою печаль, -
Я, написавший Вам, что мне почти не жаль
Любви исчезнувшей и дружбы расплетенной.
Я там казался бы и странен и смешон.
А здесь... Вы ничего здесь не поймете точно!
Кто знает, почему, случайно иль нарочно,
Воротником пальто мой голос заглушен?
Кто знает, просто ли сейчас я оступился,
Когда я с Вами шел по скользкому мосту, -
Иль понял, что пора убить мою мечту,
И этой же мечте в последний раз молился?
Кто знает, для того ль в карманы я сейчас,
Чтоб только их согреть - свои засунул руки,
Иль я сжимаю их от злобы или муки,
Что ими удержать я не сумею Вас?
Кто знает, отчего я на прощанье мало
Скажу Вам, - нету сил иль фразы не слышны?
Поэтому иль нет глаза мои грустны?
И что это: слеза иль просто иней талый?..

5

В тот день, когда судьба разъединяет властно
Двоих, которые хотели бы напрасно,
Хотя б на несколько часов еще, продлить
Давно любимых грез невидимую нить;
Когда судьба двоих уводит без возврата
От незабытых снов недавнего «когда-то»
Путями разными в неведомую даль, -
Она на них двоих дает одну печаль.
И разделить ее, одну, между собою
Они должны тогда, как знают, - и порою
С собою равную уносит каждый часть;
Но если новым сном уже другая власть
Кого-нибудь из двух коснется по дороге, -
Другой, в безумном сне, в мучительной тревоге,
Надолго, может быть, в загадочную даль
В одних своих глазах уносит всю печаль.
Мой друг, я помню сам, что, расставаясь с Вами,
Я встретил грустный взгляд печальными глазами.
Я знаю, поровну тогда между собой
Мы разделили грусть. Но длинной чередой
С тех пор прошли года в душе моей усталой.
И вот с недавних пор и мне казаться стало,
Что прежняя печаль в глазах моих сильней.
Не потому ли, друг, что промелькнувших дней
Для Вас теперь уже туманней очертанья?
Не потому ли, друг, что Ваша часть страданья
Из Ваших перешла во взгляд моих очей?
О, скоро, может быть, через немного дней -
Вы все забудете! А я... - а я невольно,
Но зная, почему мне так безумно больно,
Продолжить чтение
Еще от автора Дмитрий Иосифович Кленовский
«…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962)

На протяжении десятилетия ведя оживленную переписку, два поэта обсуждают литературные новости, обмениваются мнениями о творчестве коллег, подробно разбирают свои и чужие стихи, даже затевают небольшую войну против засилья «парижан» в эмигрантском литературном мире. Журнал «Опыты», «Новый журнал», «Грани», издательство «Рифма», многочисленные русские газеты… Подробный комментарий дополняет картину интенсивной литературной жизни русской диаспоры в послевоенные годы.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.

Рекомендуем почитать
Волшебная щука

Сказка Николая Наволочкина из сборника «Приключения Пети Швырялкина».

Лена Пустякова в странном городе

Сказка Николая Наволочкина о четверокласснице Лене Пустяковой, которая попала в волшебный город.

Образцовое убийство

Известные по отдельности как вполне «серьезные» писатели, два великих аргентинца в совместном творчестве отдали щедрую дань юмористическому и пародийному началу. В книгу вошли основные произведения, созданные X.Л.Борхесом и А.Биой Касаресом в соавторстве: рассказы из сборника «Две памятные фантазии» (1946), повесть «Образцовое убийство» (1946) рассказ.

Две памятные фантазии

Известные по отдельности как вполне «серьезные» писатели, два великих аргентинца в совместном творчестве отдали щедрую дань юмористическому и пародийному началу. В книгу вошли основные произведения, созданные X.Л.Борхесом и А.Биой Касаресом в соавторстве: рассказы из сборника «Две памятные фантазии» (1946), повесть «Образцовое убийство» (1946) рассказ.

Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.

Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.

Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.

Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".