Вначале я была Котькой. Так назвала меня мама. Она считала, что я котик, а не кошка.
Я сидела в траве под кустом и не знала, что мне делать. Сверху пригревало что-то яркое, колыхалась веточка с желтым листиком перед самым носом, можно было цапнуть ее лапкой.
Но я сидела съежившись, прижав хвостик к лапкам. Хотелось есть. Было больно и страшно.
Где я жила раньше, кто кормил меня, не знаю, ведь я еще совсем маленькая.
Неподалеку раздавались чьи-то голоса, шаги, но никто не обращал на меня внимания, все проходили мимо. И вдруг кто-то остановился и ласково сказал:
— Какой славный котик! И, наверно, голодный.
Я поняла — это моя мама. Так ласково могла говорить только она. Наконец-то моя мама нашлась!
Но она была очень большая. Я могла разглядеть только ее ноги в длинных туфлях.
Мама нагнулась, взяла меня в ладошки, поднесла к губам и бережно подула на мою спинку.
— Чистенький котик, хороший. И хвостик торчит, как флажок.
Знала бы мама, что со мной произошло! Какие-то мальчишки сначала долго качали меня на качелях, а когда у меня закружилась голова и я шмякнулась вниз на землю, мальчишка поднял меня за хвост и начал вертеть вокруг себя.
В хвостике что-то хрустнуло, и я полетела в куст. Трахнулась о ветку головой, что-то колючее впилось в глаз. Я заплакала.
Мальчишки захохотали и умчались искать, кого бы еще помучить.
Спаси меня, мама!
Ты сама видишь: я чистенькая. Я очень стараюсь, вылизываю шерстку и лапки языком. Не знаю, кто меня этому научил. Так полагается.
Мама прижала меня к груди, стало тепло и щекотно от ее пушистой кофточки. Я прильнула к ней и вдруг услышала: тук-тук, тук-тук. Что это такое, внутри у мамы? Колотится не переставая.
Мамины туфли зацокали по ступенькам, что-то звякнуло, и мы вошли в какие-то совсем новые запахи и звуки.
Я не испугалась, ведь мама крепко держала меня, прижимая к груди, а в ней трепыхалось что-то живое, мамино.
Мама хотела отслонить меня, но я выпустила коготки, вцепилась в кофту — не бросай!
— Глупый Котя! — сказала мама. — Ведь я хочу тебя накормить, ты давно ничего не ел, верно?
Она опустила меня на пол и снова стала огромной, я видела только ее ноги в туфлях с острыми каблуками, под которые лучше не попадаться. Я зажмурилась — вдруг мама нечаянно подденет меня каблуком?
Каблуки процокали в сторону, мама отворила дверцу, зашуршала чем-то и вдруг положила передо мной что-то пахнущее невообразимо вкусно.
Я обнюхивала, глотала слюнки, хвостик мой дрожал от возбуждения, но как подступиться, как это есть, не знала. Раньше я пила только молоко.
— Тебя еще никто не угощал колбаской и ты не умеешь есть?
Мама присела возле меня, размяла кусочек пальцами, поднесла к моему рту розовую крошечку.
— Ну же, хватай! Посмелее, ты уже большой котик, можешь все есть.
Что такое «всё», я узнала позже. Мама приносила из столовой всякую еду — суп и кашу в крышке от мыльницы, кусочек котлетки на бумажке или блинчик, иногда молоко или сметану в стакане, выливала в ту же крышку, когда я справлялась с первым блюдом.
Есть — замечательно! Есть я научилась сразу, как только мама помогла мне ухватить первый кусочек колбаски. У меня оказались такие острые и проворные зубы, что мама нарадоваться не могла, похваливала: «Молодец, Котя!»
Вначале я не придавала этому значения, а потом стала обижаться: ну какой я Котя? Ну вглядись же! Разве так трудно определить, что я — кошка? Но мама оказалась бестолковой, и я перестала вертеться перед нею.
Меня ужаснула догадка: вдруг она хочет, чтоб у нее был котик? А когда догадается, что я — кошка, перестанет меня любить и снова отнесет под куст?
Нет уж, лучше я потерплю, пусть называет Котей.
Жилось нам с мамой чудесно. Когда она садилась за стол и что-то писала, я устраивалась у нее на шее. Когда она вечером включала лампу на столе, я ложилась на теплый светлый круг и наблюдала, как бегает по бумаге ручка. Время от времени мама поглаживала меня.
Мы обе очень ласковые, я и мама, нам обеим это нравится. А я открыла в себе удивительную способность мурлыкать. Как только мама касалась меня, внутри у меня от радости и ликования зарождалось какое-то урчание, даже шкурка на спине дрожала. За это мама называла меня «мурчалкой».
Иногда мама выносила меня в сад, сажала под кустик и просила: «Сиди смирно, не убегай, а то пропадешь. Я скоро вернусь».
Вначале я ужасно испугалась, помчалась за мамой по каким-то плитам — не бросай!
Страх, что мама меня бросит и я снова останусь одна, почему-то все время таился во мне.
Мама вернулась, взяла меня на руки, погладила.
— Я не могу тебя взять с собой, а тебе нужно немного погулять. Не бойся, я тебя не брошу.
Ее голос успокаивал. Я пересилила страх и решила спокойно дожидаться, даже побегала и поиграла с сухими листочками. Поддашь лапкой — он взлетит, а ты снова поддашь, снова. Не падай, играй со мной!
Теперь мне можно веселиться — у меня есть мама. Она меня любит. И я стараюсь быть послушной, не лезу, когда мама занята, терпеливо дожидаюсь. И все, что полагается, делаю в траве, загребаю землей и листочками. Ночью, когда мы с мамой ложимся спать и она не может выносить меня во двор, для меня есть дырочка с решеткой на полу в ванной, мне мама в первый же день показала — сюда.
