Ангелов не существует — я знаю, что вижу сон. Как обычно, я говорю сам с собой. И все же судьбоносный приказ отдан. Они спускаются, по-неземному прекрасные, сквозь темные тучи. Нет! Это невозможно! Праведники не должны расплачиваться за грешников! Совершенные ангелы мести, если в этой стране найдется полсотни праведников, вы ведь не уничтожите ее, так? И если найдется тридцать, десять праведников, вы ее не уничтожите, так? А если семь? Пять? Три? Один-единственный? Собаки! Вы здесь не для того, чтобы разрушать! А для того, чтобы отыскать единственного! Зачем стирать нас с лица земли, не найдя сперва его? Ангелы-убийцы! Прекратите так зверски рычать. Мои уши лопаются. И во мраке, созданном избытком света, мучаясь болью в матке, я должен вторично пережить жуткий взрыв? Нет! Открыть глаза, закричать, найти дверь, вернуться к действительности! Что, я проснулся? Снова каменное молчание океана без волн… Снова разоренный пляж, грунтовая дорога, которая упирается в Анды, в гору со срезанной верхушкой. Снова старый шлагбаум: черно-белые полосы указывают, что в этих гигантских горах начинается — или заканчивается — страна. Мой ветхий деревянный домик воздвигнут в крайней, не нужной никому точке. Внутри сижу я, покрытый пылью солдат-пограничник, с открытыми глазами, и пытаюсь уйти от кошмара. Я проснулся. Ветер швыряет к моим башмакам без подметок кучу пустых консервных банок. Это мой мир, где я пребываю в спокойствии. Блестящий — без единой пылинки — телевизор: я беспрестанно вытираю его, больше ничего в доме я не вытираю. На экране Генерал — видный мужчина тысячелетнего возраста, темноволосый, с напомаженными усами и подбородком, словно вырезанным из черного дерева, — одновременно со мной перестает храпеть, открывает глаза, зевает, смотрит на меня, обращается ко мне:
КОГДА Я СПЛЮ, СПИТ ВСЯ СТРАНА! КОГДА Я ПРОСЫПАЮСЬ, СТРАНА ПРОСЫПАЕТСЯ! СВОБОДА — В ПОВИНОВЕНИИ МОИМ ПРИКАЗАМ! НИКТО ИЗ ГРАЖДАН НЕ СМЕЕТ СОВЕРШАТЬ САМОВОЛЬНЫХ ПОСТУПКОВ! ВО ИМЯ ВСЕОБЩЕГО СЧАСТЬЯ И БЛАГОПОЛУЧИЯ ТОЛЬКО Я МОГУ ЗНАТЬ, КУДА И ЗАЧЕМ МЫ ИДЕМ! Я ХОЧУ НЕ СЖЕЧЬ ВАС, А ТОЛЬКО НАУЧИТЬ СТРАХУ ПЕРЕД ОГНЕМ! ПРОНИКНИТЕСЬ ПОЧТЕНИЕМ К СВОДАМ, ЛОВУШКАМ, ФОРМЕ, КУБУ, ПЛОТНОМУ, ВЕСОМОМУ, ПАСТИ ДРАКОНА, РАСПАХНУТОЙ В ЗЕВКЕ! ПУСТЬ СГИНЕТ ЧИХ, И ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГИППОПОТАМ! ДОЛОЙ СОКОЛА, УРА ВЯЗКОМУ ПЕСКУ! НЕТ — ВСАДНИКАМ АПОКАЛИПСИСА, ДА — КВАДРАТНОМУ НЕБЕСНОМУ ИЕРУСАЛИМУ!
Простите, мой Генерал, с вашего разрешения — в этих безлюдных местах нет ни булочников, ни коров, — я открою банку и стану сосать жалкую крабью клешню, пока вы, Верховная Власть, с удовольствием погрузите изысканный круассан в молоко, происходящее не иначе как из груди Святой Девы… Но я слышу топот. Кто эти три тени, там, у горной стены? Откуда они? Как осмелились приблизиться к моему караульному посту? Черные плащи, темные очки, широкополые шляпы не испугают меня! Стой! У меня автомат! Руки вверх! Не двигаться, или стреляю! Молчать, подонки! С этой минуты вы не те, кем считаете себя, вы — мои пленники! Никаких прав! Только я спрашиваю и отвечаю! Допросы — потеря времени, а время — это жизнь! Кто вы такие? Куда направляетесь? Откуда идете? С севера, с юга, из Анд, с побережья? Явно не с севера, не из заграницы: вот она, заграница, за черно-белым шлагбаумом, — каменная стена, что упирается в небо. Явно не с побережья: кислотное море глотает все суда, чтобы набить свое и без того раздутое брюхо. А если вы пришли с юга, из внутренних областей, то зачем идти сюда, до конца ущелья, в тупик? Нет! Вы никуда не идете: идти здесь некуда. Вы ниоткуда не пришли: зачем кому-то забираться в эту пустынную местность? Я знаю: вы мне явились! Совсем как во сне… Одном и том же — он повторяется сквозь годы. Три ангела. Пришедшие разорить эту страну. Если вы встретите хоть одного праведника, то не уничтожите миллионы нечестивцев. Как вы могли! Надо разобраться, прежде чем действовать! Но вы не дали себе труда! Не стали искать бесценную иголку в стоге сена! А повели себя как убийцы! Сожгли все дотла! Заставили расплачиваться и праведников, и нечестивцев! Этот звериный рык! Этот жуткий взрыв! О мой тягостный земной путь! Мерзкие ангелы! Око за око: во сне вы разносите меня на куски, а в действительности — наоборот! Вот вам! Пусть раскаленные пули пронзят ваши тела, холодные, как рыбья чешуя! Как? Вы не валитесь с ног? Не корчитесь в агонии? В ваших плащах нет дымящихся дыр? Но я набил вам животы свинцом! Ни единой раны, ни единой капли крови, — я был прав: вы не пришли ниоткуда, вы возникли в моем сознании, вы — порождение сна. Настоящие пули не убивают призраков.
— Точно так же призрачные пули не убивают живых существ.
— Призрачные пули? Молчать! Если автомат замолчал, то мой верный револьвер вышибет вам мозги с такой силой, что они долетят до луны. Кру-гом! Давайте сюда ваши запястья, у меня есть три пары наручников! Как? Невероятно! Три пары наручников исчезли, растворились, словно гипс в воде! Ничего не понимаю. Не двигаться! Я должен спросить Генерала. Мой Генерал, что это? Почему вы не отвечаете? Почему смотрите с экрана застывшими глазами, почему губы ваши плотно сжаты? Сейчас, когда вы мне так нужны, я не слышу от вас ни слова! Мне привиделось, или сюда доставили негодные боеприпасы? Почему? Разве я не заслуживаю лучшего? Мне подсунули какую-то дрянь, ржавое железо, залежалые патроны только потому, что я — жалкий пограничник, посланный туда, где границу не нужно охранять? Так ведь? Я правильно понимаю, что моя застава вообще без надобности? Со мной так поступили, потому что я вроде этого шлагбаума — ничего не стою и не приношу пользы? Меня обрекли на одиночество из презрения ко мне? Я здесь живу с детства. Я только и знаю, что этот участок тропы, эти мрачные места, куда даже чайки не сбрасывают помет. Я провожу годы и годы в одиночестве, питаясь крабьими клешнями, обреченный на двенадцатимесячную зиму. И все же я, верный своему долгу, стоя навытяжку перед Генералом, не оставляю своего поста. Да, я сплю, но изредка. Я могу задремать на несколько минут, всегда чуткий, готовый вскочить на ноги, ожидая, что придет нарушитель и я наконец - то исполню свой долг. А когда нарушитель приходит, я не способен его задержать! Столетия бодрствования, ожидания, — и все впустую… Нет! Это не ваша вина, мой Генерал! Это — преступная халатность ваших подчиненных. Никто не способен сосредоточиться на деле больше одной минуты. Они моментально засыпают, а потом поставляют безвредные пули и ржавые наручники. Вот револьвер, мой Генерал: первое врученное мне оружие. С ним я прибыл сюда. Он мне как брат. Выстрелы из него абсолютно точны. За это я могу ручаться. В те времена мы были молоды и действовали из жажды действия, а не из желания чего-то добиться. А единственное действие, которое нас увлекало, — слепое повиновение вам, мой Генерал. Посмотрите: я, самый преданный ваш слуга, не изменился. Я приставляю дуло револьвера к затылку каждого из загадочных незнакомцев и стреляю, стреляю, стреляю… Сукины дети! Ничего не происходит! Они не падают, улыбаются, они неуязвимы! Мой Генерал, я роняю револьвер моего детства — вязкая пыль тут же покрывает его густым слоем. Я сдерживаю рыдания, чувствуя себя брошенным псом. В первый раз за многие годы я выключаю телевизор.