Было решено, что сочетание состоится летом — либо в конце амбине, либо в начале эйтне. Весенние месяцы прошли для Джима в упоении безмятежным счастьем и в приготовлениях к свадьбе; временами, однако, на него находила странная задумчивость, озадачивавшая всех: пристало ли грустить накануне свадьбы! Джим и сам до поры до времени не мог себе объяснить, откуда бралась эта странная тревога и тоска, находившая на него приступами один — два раза в месяц. Когда она его покидала, он снова как ни в чём не бывало улыбался и смеялся, как будто её и не было вовсе, и много дней подряд всё было хорошо, но потом внезапно в его взгляде проступало застывшее выражение затравленности, он становился замкнутым и предпочитал сидеть безвылазно в библиотеке с книгой, но при этом едва ли читал. В такие дни он избегал встреч со своим наречённым избранником, ссылаясь на плохое самочувствие, и лорд Дитмар, хоть и бывал этим весьма огорчён и встревожен, всё же из деликатности не навязывал ему своего общества и не «лез в душу», предпочитая терпеливо дожидаться, пока самочувствие Джима не изменится к лучшему, и ограничиваясь лишь тем, что посылал ему цветы, к которым неизменно прилагалась открытка с несколькими нежными словами и какой-нибудь маленький подарок.
— Что это за хандра, дитя моё? — недоумевал лорд Райвенн. — Из-за чего тебе печалиться? Ведь всё прекрасно! Или, может быть, у тебя есть какие-то причины? Умоляю, ради всего святого, скажи мне! Ведь я тревожусь.
— Я и сам толком не пойму, отец, — отвечал Джим, прижимаясь к нему. — Но это пройдёт, не беспокойся.
Альмагир же ни о чём не расспрашивал. Он как будто знал о причинах этой тоски больше самого Джима, но предпочитал молчать и смотреть на Джима своими светлыми, спокойными, знающими глазами. Джим бессознательно боялся этого взгляда и, к удивлению лорда Райвенна, начал сторониться Альмагира, держа себя с ним сдержанно и напряжённо. Чем ближе была дата свадьбы, тем сильнее было это напряжение.
Что же не давало Джиму покоя и заставляло его накануне такого счастливого события, как свадьба, чувствовать себя отнюдь не радостно? Причины тоски, поначалу смутные и непонятные для него самого, постепенно приобретали всё более чёткие очертания, пока Джим наконец не понял, что это флокарианское прошлое преследует его. Память, мерзкое чудовище, так надолго заснувшее, пробудилось как будто именно для того, чтобы отравить счастье Джима и превратить радостное ожидание накануне сочетания в мучительный кошмар. Лорд Дитмар ничего не знал о его прошлом — ни о его рабстве у Ахиббо, ни о ночи с Зиддиком и о том, что последовало за нею. Душой Джим в этом не участвовал, но не мог не понимать, что его тело стало источником дохода для Ахиббо. Оно, в то время ещё полудетское, хрупкое, было многократно осквернено, и если скверна эта не оставила физических следов, то в душе его остались неизгладимые шрамы. Странно, но сейчас Джим даже не помнил, как он в то время жил и о чём думал: казалось, тогда его душа впала в анабиоз. Он жил, двигался, разговаривал, ел и спал, как автомат, погружённый в какое-то душевное оцепенение, из которого его вывела доброта лорда Райвенна и любовь Фалкона. Плод этой любви сейчас смеялся и лепетал в детской, семеня маленькими ножками вслед за Джимом и просясь на руки, но ни Странник, ни его сын не смогли до конца излечить Джима от последствий флокарианского ада.
«Грязь не пристала к тебе», — сказал Странник, и Джим тогда ему поверил. Но что если лорд Дитмар считал иначе? — вот что мучило Джима и повергало его в оцепенение посреди тёплого и яркого весеннего дня, заставляло его прятаться от всех. Альмагир знал о том, что было с Джимом на Флокаре: Джим сам ему рассказал, а теперь жалел об этом. И теперь между ними была стена. «Не это ли то самое испытание прошлым, о котором говорил Фалкон?» — думал Джим.
Весна перешла в лето, день свадьбы близился. На Джима снова нашёл приступ тоски, затянувшийся на три дня, и он снова отказался от встречи с лордом Дитмаром, сказав, что не очень хорошо себя чувствует. На этот раз лорд Дитмар проявил настойчивость и всё-таки приехал.
Джим сидел в детской с Илидором, когда Криар внёс огромную корзину цветов и доложил о приезде лорда Дитмара. Увидев красивые цветы, Илидор пришёл в восторг и подбежал к столику, на который их поставил Криар, а портьеру у входа отодвинула рука в белой шёлковой перчатке.
— Прости, мой милый, — услышал Джим голос Печального Лорда. — Ты дал мне понять, что не хочешь меня видеть, но я не удержался и приехал. Думаю, нам пора поговорить.
Джим растерялся, увидев лорда Дитмара на пороге детской. Ему захотелось вскочить и убежать, но ноги ему не повиновались, и он остался сидеть. Лорд Дитмар невесело улыбнулся.
— Вижу, ты не рад моему приходу… Что ж, мне очень жаль. Но нам действительно нужно кое-что выяснить, и, боюсь, это не терпит отлагательств.
Начало разговора было весьма грозным, и Джим весь сжался. Впервые огромная фигура лорда Дитмара внушала ему страх. Что, если выпалить всю правду и разорвать помолвку? Но Джимом овладела странная немота, он как будто позабыл все правила грамматики и все альтерианские слова. Лорд Дитмар, поскольку ему не предлагали присесть, продолжил стоя: