Владимир Алейников
Вызванное из боли
Владимир Дмитриевич Алейников родился в 1946 году в Перми. Детство провел на Украине, в Кривом Роге. Окончил МГУ. Основатель поэтического содружества СМОГ. В советские годы стихи поэта на родине не печатались. Публиковался в журналах «Континент», «Новый мир», «Знамя», «Огонек» и др. Автор двенадцати книг стихов. Живет зимой в Москве, летом в Коктебеле.
* * *
Ставшее достоверней
Всей этой жизни, что ли,
С музыкою вечерней
Вызванное из боли —
Так, невзначай, случайней
Чередованья света
С тенью, иных печальней, —
Кто нас простит за это?
Пусть отдавал смолою
Прошлого ров бездонный,
Колесованье злое
Шло в толчее вагонной, —
Жгло в слепоте оконной
И в тесноте вокзальной
То, что в тоске исконной
Было звездой опальной.
То-то исход недаром
Там назревал упрямо,
Где к золотым Стожарам
Вместо пустого храма,
Вырванные из мрака,
Шли мы когда-то скопом,
Словно дождавшись знака
Перед земным потопом.
Новым оплотом встанем
На берегу пустынном,
Песню вразброд не грянем,
Повременим с почином, —
Лишь поглядим с прищуром
На изобилье влаги
В дни, где под небом хмурым
Выцвели наши флаги.
* * *
Золотая ладонь у луны —
От щедрот ее всюду
Пустота, чтоб не чуять вины
Беспокойному люду.
Столько было жары в сентябре,
Что излишками, право,
Прокормилась бы, встав на заре,
В одночасье держава.
Поднялись бы когда-нибудь мы,
Благо всем уже тошно, —
Только шаг, только миг до зимы,
Удержать невозможно.
Уберечь невозможно, пойми,
Как и, впрочем, решиться —
Нет, не ляжем в тумане костьми,
Все должно совершиться.
Все должно разрешиться, скажи,
Чем-то брезжущим ныне —
Может, свяжем еще рубежи,
Раз легки на помине?
Все должно завершиться вдали,
Все сбывается, помни,
Если нас одолеть не могли
Небывалые полдни.
* * *
Ах, шагнуть бы нынче с крыльца —
За щекой подушечка мятная,
За спиной подкладочка ватная
Перешитого пальтеца —
Словно в детстве, в самую глубь
Октября, в оскомину самую,
В синеву и зелень упрямую,
Что желтеет, как ни голубь.
Не шуршит в песочных часах,
Точно змейка, струйка бедовая,
Не хрустит дорожка садовая
Той листвой, что вся в небесах.
В голосах, звучащих окрест,
Хрипотца да кашель с одышкою,
Да и свет утащат под мышкою,
Только птицы снимутся с мест.
Не старей, живая душа,
Не горюй — ведь все перемелется, —
То-то ветви по ветру стелются,
И юдоль твоя хороша.
Не робей, оставь на потом
Что-нибудь, хотя бы струение
Холодка сквозь все наслоения
Серебра в окне золотом.
* * *
Аккордеон пятидесятых,
Пигмалион!
Фантомов лысых и усатых
Синедрион
С портретов, слишком уж обильных,
Глядит сквозь даль,
Где не отыщешь в семимильных
Твою печаль.
В порыве радости и злости,
С огнем в груди,
Меха раскинет дядя Костя —
Не подведи! —
И вот мелодия вскипает,
Ступает вброд, —
И сквозь тельняшку проступает
Соленый пот.
Хамелеон пятидесятых,
Аккордеон!
Созвать ли нас, всех вместе взятых?
Нас — легион!
Еще обугленный войною,
Как на арго,
То выдаст что-нибудь родное,
А то — танго.
На грани замершего вздоха
В который раз
Иродиадою эпоха
Пускалась в пляс —
И все сбывается, тревожа
Уже всерьез, —
Не трогай клавиши! — ну что же,
не надо слез.
* * *
Наедине с самим собою,
С самим собой наедине, —
И там, где жили мы гурьбою,
И здесь, в неброской глубине
Всеобнимающего лада,
Всепонимающих высот, —
И, может, вести и не надо
О том, что кто-нибудь спасет.
Всепостигающая сила
В усталой кроется крови,
Чтоб неизвестность не сгубила
Приметы счастья и любви,
Чтоб неизбежность не страшила
Чего-то смутного вдали,
Чтоб вновь свой подвиг совершила
Душа на краешке земли.
Шаргунов Сергей Александрович родился в 1980 году. Студент МГУ. С 2000 года выступает в «Новом мире» как прозаик и критик. Лауреат общенациональной премии «Дебют». Живет в Москве.
Крошка моя, я по тебе скучаю!
Се-ергей? — вкрадчиво звучит в телефоне. — Привет, это Алиса, — голый обиженный голос.
— Я не хочу с тобой разговаривать, — отвечаю я и вешаю недавнюю подругу.
Тугое ее тело покачивается на виселице, взбалтывая мрачными грудями. А я когда-то имел к ней отношение.
Нет, я ищу хорошей пронзительной любви. И у меня, кажется, начинается такая любовь к одной красивой крымской девочке. Я был там этим летом. Свел нас ее брат, который у меня прикурил на улице. Прикурил, а затем мы с ним разговорились.
Ей всего четырнадцать, Лене. «Модельная внешность», — как все говорят, чавкая этим определением. Точеная, с уже пружинистой грудью, с огромной усмешкой серых глаз, и тонкими скулами, и крупным ярким пузырем губ. Я бы сравнил ее красоту с уродством. Слишком красивая, почти уродец. Зверская красота. У нее и фамилия зверская и сочная — Мясникова. Она живет с матерью и братом в хилой лачуге в деревне Ливадия, нет ни радио, ни даже книг в доме, да прикинь, вообще ни одной книги, кроме засаленной брошюрки «Сад и огород»! По экрану старого телевизора идет серая рябь… Зато у порога растет деревце алычи с желтыми ягодами, и на зиму Мясниковы обставляются банками алычового прозрачного компота. Отец, русский морской капитан, давным-давно скрылся. Мать Лены — хохлушка Надя, уже с морщинами и дряблостью, раньше работала в Ялте официанткой, а теперь иногда выезжает в Одессу торговать тряпками. Брат Славик старше Лены на год и совсем неказистый.
