Низкие облака ползли с сопок, цепляясь влажными лапами за крыши поселка. Ветер хлестнул по лицу мокрым снегом.
Васька (на прииске, как ни странно, жили только одни коты, все Васьки, и за неимением кошек по ночам «ударяли» за мышами) — Васька испуганно фыркнул и метнулся обратно в теплую будку.
Машин с пренебрежением захлопнул за ним дверь, застегнул последнюю пуговицу ватника и, весело матерясь, зашагал на смену.
Весел он был потому, что выспался, тепло оделся и только что поужинал. А ругаться он начал, переходя «проспект Новикова».
Выбравшись из грязи «проспекта», Машин нырнул в галечные отвалы первого промприбора.
Тропинка, попрыгав вверх-вниз, исчезла под «чертовым мостом». Мостом служила железная ферма для транспортерной ленты второго промприбора.
Осторожно ступая по скользким балкам, пригнувшись, чтоб было удобнее придерживаться за перекладины, навстречу пробирались четверо парней из дневной смены. Один из них выпрямился и плюнул в бурный поток. Поток еще вчера был скромным ручейком, который запросто переходили вброд в резиновых сапогах.
Ребята небрежно махнули Машину и молча протопали дальше. Они были слишком заняты одной мыслью: успеть в столовую до закрытия.
Машин оглянулся, четверо в темных спецовках ковыляли по отвалу. Больше никого. Машин заторопился: ребята уже, наверно, на приборе.
Скоро захотелось расстегнуть ватник. Но Машин решил, что Игорь поставит его на «головку», и усмехнулся: надо экономить тепло.
Воспоминание об Игоре словно включило рубильник в голове — и понеслись мысли, обрывки образов.
Машин не любил думать. Особенно по дороге в ночную смену.
Игорь Максимов был младше Машина и вообще младенец, черт бы его побрал. Что он видел? — армия, полгода в Магадане и зима на Чукотке. Все.
А я?
И сразу поплыли сибирские города, тайга под Тобольском, алмазные рудники Якутии…
Сначала он увидел вымощенную деревянными кругляками улицу Якутска и греющихся на солнце лошадей и возчиков. Телеги с бочками петлей стояли у колонки с водой.
Струя из колонки резко сузилась. Теперь она текла, как из горлышка бутылки. Машин и Митька сидят в Сеймчане, в столовой, что по вечерам самый лучший и чистый ресторан на Колыме.
Почему-то на секунду его понесло на лодке, к рыбацким сетям у Астрахани, но тут же Сеймчан вытеснил все. Поселок обступила тайга, на другом берегу серой зеркальной Колымы видны зеленые сопки. Огромные лиственницы лезут в небо.
Нет, это уже из другой оперы. Вместо лиственницы вышка, колючая проволока, солдат…
Машин стоял на берегу второй речки. По берегам еще льдины, можно легко перепрыгнуть, но чем-то они ему не понравились.
Лучше подняться вверх, идти по болотистой тундре. Так дольше, но надежнее. И тогда впереди только один брод. А вымокнуть перед сменой — удовольствие ниже среднего.
Минут через пять, стоя на берегу последней речки, Машин похвалил себя. Всюду столько воды, где-нибудь он бы обязательно приложился. Но и эту, последнюю речку вброд не перейти. Вчера сильно грело солнце, все речки вспухли. Пришлось идти вверх до бревна.
Больше всего на свете Машин уважал циркачей-канатоходцев. Хотя бы за их страсть балансировать на высоте.
По скользкому бревну всего три шага. Но их надо сделать. Машин, покосившись на мутный поток, рассчитал, что глубина всего до пояса. Если закачаюсь, сам соскочу вниз. За два часа обсушусь у костра. Никакой Максимов не заставит меня работать.
Удивительно благополучно Машин прошел по бревну. Сразу стало легко и спокойно. Рубильник в голове отключился. Опять пошел снег. Оказывается, он и не обратил внимания, что во время пути снег кончился. Теперь опять кружились снежинки.
На краю полигона, опустив нож, тарахтел бульдозер. Мотор на Чукотке никогда не выключали. Бульдозерист, наверно, сидел у костра. Из-за бульдозера выскочила мокрая собака и гавкнула на Машина.
Ну, это наглость. На своих?
А может, он не свой?
Машин поднял глаза. Над полигоном на краю откоса стоял промприбор. В сетке падающего снега он походил на уходящий корабль. На его деревянных палубах молча суетились черные фигурки.
Корабль мог бы уйти без него. Скрыться за пеленой снега. Что делают там люди, что кричат друг другу — разве услышишь? Но Машину надо было вступить на палубу корабля и проработать двенадцать часов.
* * *
Первым ему попался бригадир Иван Михайлов. Он работал в дневной смене. На вопрос Машина: «Ну, как?» — бригадир буркнул что-то невразумительное, не то «ничего», не то просто послал его к матери.
За Михайловым шел звеньевой Игорь Максимов.
— Под бункером грязь, ролики не вычищены, — надрывался Игорь. — Вот я смену так же сдам Искевичу. Будет ругаться — скажу, сам бригадир так сделал.
У скруббера стояли Алешка и горняк Воробьев. Когда «монтировали» Воробьева, то поспешили и голову насадили криво. Разговаривая, Воробьев смотрел одним глазом или становился вполоборота.
— Что? Машин на ночную смену пришел?
— Да.
«Чтоб ты подох, куда же еще?..»
— Мороз будет ночью, Машин.
— Будет.
«Между прочим, раз мороз, то останови прибор. Может ленту порвать. Но ведь нам отдуваться…»
— Но ты смотри, Машин: мне говорят, ты не очень… Не отлынивай!
