Пасмурным апрельским вечером роскошный экипаж Деймона Сент-Клера, графа Хокхерста, стремительно влетел в Бат.
Его светлость в который раз перечитал загадочное послание, щедро политое слезами:
«Дорогой Хокхерст! Приезжай немедленно. Случилась беда!
Феба».
«Совсем в духе этой глупой гусыни, – раздраженно подумал граф. – Ни малейшего намека на то, что же стряслось». А он вынужден нестись сломя голову в это захолустье, терзаясь догадками!
Экипаж подкатил к «Йорк-хауз», лучшей гостинице в городе, которую Хокхерст удостаивал своим присутствием во время нечастых посещений Бата. Случайный прохожий восхищенно окинул взглядом ладно скроенную фигуру соскочившего с подножки графа. Несмотря на высокий рост, Хокхерст двигался на удивление легко и стремительно. Его светлости частенько доводилось слышать, что фамилия подходит ему как нельзя лучше.[1] И действительно, резкие черты лица графа казались вырезанными из камня точной рукой искусного скульптора, острый нос напоминал хищный клюв, от пронзительного взгляда черных сверкающих глаз ничто не могло укрыться – да, его светлость очень походил на ястреба, и название этой гордой птицы с юношеских лет стало его прозвищем.
Хокхерст взглянул на небо, затянутое черными тучами. На мостовую упали крупные капли, первые предвестники надвигающегося ливня, и граф заспешил к дверям гостиницы.
– Ястреб, ты ли это? – послышалось у него за спиной радостное восклицание. – Какая удача! Мне жизненно необходимо переговорить с тобой.
Обернувшись, Деймон увидел круглое раскрасневшееся от возбуждения лицо своего кузена Эдварда Сент-Клера. Облаченный в сюртук из голубого бархата, сшитый по последней моде, в белоснежной рубашке со стоячим воротничком, молодой человек казался щеголем с Бонд-стрит.
Хокхерст никогда не замечал за своим родственником интереса к мужской моде и сейчас не знал, чему удивляться больше: внешнему виду Эдварда или тому, как тепло тот с ним поздоровался.
В детстве Эдвард боготворил своего кузена. Но в прошлом году, после того как Хокхерст безуспешно пытался помешать его женитьбе, уверяя, что юноше, которому еще больше года ждать совершеннолетия, слишком рано надевать на себя оковы брака, Эдвард стал относиться к графу с холодной отчужденностью. Порой дело доходило до того, что молодой Сент-Клер величал его «лордом Хокхерстом».
Но теперь радостно улыбающийся юноша снова обратился к нему, как в былые годы.
– Ястреб, у меня такие новости!
Супруга Эдварда ждала первенца, и Деймон решил, что молодой муж имеет в виду именно это.
– Да, я уже слышал.
– Неужели? – простонал юноша. – А я так старался сохранить все в тайне!
– Почему нужно скрывать предстоящее отцовство? – озадаченно просил граф.
– Значит, тебе ничего не известно, – с облегчением вздохнул Эдвард.
– Да, но я настаиваю на том, чтобы ты мне все рассказал, – ответил Хокхерст, начиная догадываться, что именно ему предстоит услышать. Разительная перемена в одежде кузена сразу должна была подсказать ему, в чем дело.
– Я безумно влюблен.
Именно это признание и опасался услышать Деймон.
– Вот как? – спросил он, прилагая все силы, чтобы не выдать свое истинное отношение к услышанному и тем самым положить конец откровениям кузена. – Расскажи мне об этой девушке.
От переизбытка чувств пылкий юноша, казалось, не находил слов.
– Она… она… Словами ее не описать. Она… самое восхитительное создание из всех живущих на белом свете – настоящая богиня, попавшая в окружение простых смертных! – осененный внезапным вдохновением вдруг выпалил он.
– Понятно, – сухо ответил Хокхерст. – Есть ли у этой Венеры имя?
– Ее зовут Лили Калхейн.
Несомненно, Эдвард ждал, что его кузену знакомо это имя, но Деймону оно ничего не говорило.
– Я ее знаю?
– Надеюсь, что нет! – поспешно заявил Пал. – Она актриса.
Так вот в чем причина его тревоги! В свое время Хокхерст вихрем пронесся по гримерным театров Англии, предпочитая именно там выбирать себе любовниц. Понятно, Эдвард опасался, что его кузен слишком хорошо знает Лили Калхейн.
Деймон заверил его, что никогда не слышал о такой актрисе, но, к его удивлению, это нисколько не обрадовало юношу.
– Ястреб, ты должен был слышать это имя. Лили – великая актриса!
Хокхерст, увидев в круглом серьезном лице кузена все признаки буйного помешательства, с грустью пришел к выводу, что тот ослеплен любовью. Наверняка даже пень смотрится на сцене лучше Лили Калхейн. Актрисы – женщины жадные, кому, как не Хокхерсту, прозванному «королем гримерных», знать об этом. Судя по всему, на молодого Сент-Клера смотрят как на жирного цыпленка, который безропотно позволит себя ощипать.
Черт побери, но эта интриганка не приняла в расчет его, Хокхерста!
Итак, выясняется, что в Бате его ждет не одно дело, а два.
Дождь хлынул во всю силу, и на улице, словно полевые цветы, раскрылись зонтики.
– Зайдем в гостиницу, – предложил Хокхерст. – Незачем мокнуть.
– Я очень спешу, – ответил Эдвард. – У меня есть лишь несколько минут.
В общем-то, и Хокхерсту тоже следовало поспешить, если он собирался застать Фебу дома.
Деймон провел кузена в вестибюль гостиницы и устроился в уютном кресле за черным полированным столиком. Высокий накрахмаленный воротничок, сдавивший шею Эдварда, не позволял ему повернуть голову, и молодому щеголю пришлось усаживаться очень осторожно, нащупывая рукой кресло. У Хокхерста мелькнула мысль, что юноша чувствовал бы себя удобнее, даже если бы у него на шее вместо модного галстука была намыленная веревка, но тактично промолчал.
