Геннадий Исаков
НИЗОСТЬ
Лампада была залита душистым маслом. Слабый огонек вырывал из мрака каменные своды пещеры, неровную поверхность огромного стола и косматого Старика, раскрывшего при ее свете Книгу Судеб.
Он прочел:
"Свиданье не сулило радость, но принесло таинственный восторг".
- Идите, - сказал он в темноту. И неясные тени, прежде казавшиеся гримасами игры светильника с гранитом, уползли куда-то прочь.
- Низость? - Зашелся криком Козлодоев. - Украсть картошку низость?
Он схватился за сердце.
- Да что вы знаете о низости? Думаете, она - любая подлость? Бесчестие? Воровство с обманом? Нет, дорогие мои! Тысяча раз нет! В подлости и воровстве присутствует игра, а с нею - правила. О! Подлость прелестна! Приятно щекотит! Чего только стоит чарующий прилив стыда при простоватом оппоненте! Когда вас кто-то, например, обворожит вниманием или заботой, а выяснится позже, что злодей использовал об?ект, как туалетную бумагу, помяв руками нежно для счастья зада своего, так словно вы не знали ничего о правиле круговорота мнений и вещей! А вы-то думали, вас приглашают в вечность! Прелестная наивность в замкнутом об?еме виртуального пространства! Глупцы.
Да разве виноват подлец, что он рожден слегка неполноценным и задница, простите, тельце - предмет его забот от матери-природы? Ведь он не знает ничего о том, что есть там - за пределом круга пустеньких его забот. И знать не хочет. Плевать на догматизм морали. Какая же вина на нем? Нет, подлость и бесчестие всего лишь шар в игре, катаемый налево и направо, как маятник в движении отлаженных часов, ведущих беспристрастный счет веков.
А низость, милые мои, великий искус Сатаны. Оружие безапелляционной силы. Вот если руки мастера возьмут его в употребленье, то там неотвратимо будет смерть. Законы низости уходят в неизвестность. Она сродни любви, добра и жажды счастья. Кто может отделить текст от подтекста, когда они сплелись в сплошную вязь?
Так говорил Аскольд Васильевич Козлодоев, бомж по духу и мыслитель, двум своим товарищам, беспринципным тварям божьим, сидящим в ожидании сумерек на опушке леса с саперными лопатками и авоськами у жалкого костра. Блудливые язычки пламени лизали затаенную идею и тем завораживали гибнущую совесть. Чувство неловкости от перевоплощения интеллигенции в уркаганский кичман требовало логической диз?юнкции.
Аскольд Васильевич достал из портсигара подобранный накануне удачный чинарик и прикурил от уголька, опалив мохнатый покров лица. Потому что эта процедура потребовала погружения физиономии в костер. Все понимали, что ему на это наплевать. Не в этом дело.
- Так вот. - Продолжил он свои изыскания, вращая носом на ветру. Борода чадила паленым чертом. - В сущности, все люди подлецы. За исключением бродяг. Разве есть цель, за которой не усматривалось бы благополучие собственной персоны, господа? Ну, не своей, так чьей-то там, жены, детей. Не сейчас, так потом. Для чего новая техника, например? Или наука? Социальные преобразования? Для свободы? А она зачем? Не для того же? Не для страсти по себе? Рвемся вперед, а якорь словно вбит. И ходим по цепи, как кот ученый. В житейской философии царствует одна кума - задница, как крепкий тыл ума.
На, курни. - Спохватился вдруг и протянул инженеру Петровичу тлеющий бычок.
Тот взял, затянулся пару раз и ткнул остаток в землю. Потянулся и выдумал вопрос. Время позволяло.
- Чего ж они обращаются друг к другу: "Господа! Товарищи!", а не называют друг дружку подлецами? Ну и начиналось бы обращение президента к народу: "Граждане подлецы!" Так нет же. Вот и скажи: есть среди людей уважение друг к друг или нет? А если есть, на чем оно стоит?
- Ну как на чем? - Вмешался дядя Федор, в прошлом мастер театральной бутафории, болезненно переносящий бескультурье. - На уважении закона. А без него как обойтись без мордобоя? На уважении закона покоится мораль. Вот воровать, к примеру, аморально. Разве нет, профессор?
Аскольд Васильевич в прошлом преподавал обществоведение. И как профессионал, видел нравственность насквозь. Это обуславливало диалектику его позиций и выявляло простительный для аналитика цинизм.
- Видишь ли, - задумался лектор, вытряхивая мусор из бороды, абсолютной морали не бывает. В морали большинства всегда присутствует насилие над прочими. Из всех моралей побеждает та, которая с дубинкой. При Сталине нормальным и культурным было бить жлобов, хвалить общественников, сейчас - наоборот. При общем горе хлеб делили поровну на всех, чтоб об?единить людей. Как поступал Христос на тайной вечери своей. Ну вынули Христа из душ, понаставив храмы в память. И стало можно воровать. Потому что для слияния нужна высокая идея. А если нет ее? Что ее родит? Антикультура логическое продолжение любой культуры.
- Не скажите, доктор, религия в почете.
- Как преданный монарх, ведомый в ночь, где эшафот.
Разум светился, а вечер угасал.
Тело дяди Феди затекло от пролежней. Реальность вернулась из полета. Надо было что-то делать.
- Ну так что же, уважаемый, будем красть картошку или нет?
- А как же! Когда пришла антимораль, а совесть, как культура, умерла, то можно все, что было предусмотрено природой.
