Не осенний мелкий дождичек

…Ах, Рома, Рома, Роман ты свет Огурцов! Ну что с тобой, таким неуладливым, делать? Ничего-то тебе не интересно, ничем-то тебя не затронешь, не обрадуешь…

Валентина, идя по коридору, все еще видела перед собой равнодушное лицо Ромы, его вялую, словно без костяка, фигуру, склонившуюся над партой. Урок в четвертом «в» шел хорошо, дети охотно и весело поднимали контрольные линейки, по вспыхивающим в их руках цветным полоскам Валентина убеждалась, что материал они усвоили. Только вот Огурцов… Почти с самого начала года она занимается с ним отдельно. Кое-чего удалось добиться, но мало. Безвольный мальчик, флегматичный, трудно воспринимает новое.

Разве один он, среди тридцати детей в ее классе, трудный? А в других классах, во всей школе? Трудный… Валентина усмехнулась про себя: сколько в этом, ставшем нарицательным, определении скрыто подспудного. Трудный — значит, не как все. В чем-то неординарен, умственно или физически. Наделен особым характером. Испорчен неумелым воспитанием в семье, может быть, в школе… Огурцов учился в начальных классах не здесь, в городе. Родители только нынче переехали в Рафовку. Отец — директор сахарного завода, мать, кажется, библиотекарь там же, на заводе. Плохо вот это «кажется», давно пора узнать родителей Ромы поближе.

В учительской полно народу. Алла Семеновна, в свои тридцать лет все еще играющая в капризную девочку, как всегда, шумно возмущалась кем-то:

— Представьте, я ему говорю: брось сейчас же папиросу! А он мне: «Алла Семеновна, отец знает, что я курю, все знают. Вы хотите, чтобы я скрывался, обманывал?» — «Да какой пример ты подаешь младшим!» — «Младшие тоже курят, только прячутся. Я сам у них отбираю папиросы!» Вот с ним и поговори! — Увидев Валентину, обрадовалась: — Наконец-то! Жду вас! Чай пить, в буфет, идем? Нравится? — повела рукой с кружевным воланом на рукаве. — Валансьен! Сестра прислала, летом была в Париже, по туристической.

— Хороши. Одно слово — Париж, — улыбнулась Валентина. — В буфет — непременно, я сегодня не завтракала. — Она поправила перед зеркалом волосы — наконец-то в учительской поставили трюмо, теперь хоть можно взглянуть, в каком виде шествуешь к ученикам. Осмотрела себя: вязаный бежевый костюм, кремовая кофточка, волосы собраны чуть ниже затылка в мягкий узел… — Кстати, Аллочка Семеновна, все хочу спросить вас об Огурцове. Как вы его находите?

— Тупица и невежда! — отмахнулась Алла Семеновна. — Вообще этот хваленый ваш класс тоже подарочек. Жалею, что взяла в нем часы. Ну, готовы? Идемте!

— Подождите, товарищи. — На пороге учительской стояла директор школы, строжайшая Тамара Егоровна, с газетой в руках. — Послушайте, что я прочту: «За заслуги в области народного образования Указом Президиума Верховного Совета РСФСР присвоить звание заслуженного учителя школы РСФСР работникам народного образования… — Она помедлила, словно пробегая глазами ряд фамилий, наконец прочла торжествующе: — Тихомировой Валентине Михайловне, учительнице…»

Ей не дали закончить, зашумели, захлопали в ладоши. Валентину окружили со всех сторон, обнимали, жали руки, что-то говорили, счастливо и радостно. Значит, присвоили… Валентина знала, что представление на нее было послано, да как-то не верилось: ведь и жизнь и работа ее — обыкновенны.

— За нами — цветы, за вами — торжественный ужин, — смеясь, обняла, затормошила ее Алла Семеновна, когда волна поздравляющих отхлынула. — И сегодня же!

— Да, да, конечно! — сжала свои пылающие щеки ладонями Валентина. — Вечером всех приглашаю в гости, слышите, товарищи? Тамара Егоровна, непременно!

— С удовольствием, — чуть склонила прочеркнутую светлым пробором голову директор: черные вьющиеся свои волосы Тамара Егоровна все старалась стянуть, пригладить, словно стеснялась природной их пышности и густоты.

Нежданный, оглушительный пронесся по школе звонок. Как быстро кончилась перемена! Вот тебе и чай! У нее, кажется, сейчас десятый «а»… Валентина подошла к расписанию: она не ошиблась. Странно, кружится голова. Как же урок? Надо взять себя в руки. Валентина провела по глазам ладонью, огляделась: никого, все в классах. Лишь физик, Иван Дмитриевич, чуть не единственный в их коллективе мужчина, весьма молодой еще мужчина, смотрел на нее, прислонясь к дверному косяку.

Валентина взяла журнал; физик почтительно посторонился.

— Я рад за вас, — сказал очень серьезно. — Это попадание точно в цель.

Валентина от души расцеловала его в обе щеки:

— Спасибо, Ванечка, спасибо, родной!

Десятиклассники, как один, поднялись при ее появлении.

— Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем! — проскандировали троекратно. И хотя Валентина махнула рукой, позволяя сесть, никто не садился. Они тоже рады за нее, ее дети… На глазах накипали счастливые слезы, но Валентина сдержалась.

— Благодарю, — сказала она, удивляясь ломкости своего голоса. Одолела в себе эту ломкость. — Прошу сесть. Сегодня, как вы знаете, у нас сочинение на свободную тему, Вернее, исходим из строки стихотворения Сергея Есенина: «Россия! Сердцу милый край!» Я вижу, все готовы? — кивнула на раскрытые тетради. — Тогда начнем.