Не осенний мелкий дождичек - [3]

— Э-ге-ге-гей! — вдруг зазвенело, забилось над лесом. — Проснись, учителка, э-ге-гей!

Валентинка открыла глаза: снег прекратился, вокруг было очень ясно и лунно, сани несло куда-то с необыкновенной быстротой. Позади, похожий в своем тулупе на большого косматого медведя, бежал дядя Семен.

— Вожжи хватай, вожжи! — кричал он.

Сон мгновенно слетел с Валентинки. Она вскочила на ноги и поняла: лошадь, не удержавшись на склоне, несла сани вниз, в овраг. Возле копыт, одним краем повиснув на облучке, бились вожжи. Еще секунда, и лошадь споткнется о них, упадет на всем скаку… Рванувшись, Валентинка ухватилась за грядку саней, дернула вожжи, натянула. Лошадь, всхрапывая, вскинула голову, оседая на задние ноги, стала умерять бег. В самом низу оврага перешла на шаг.

— Тпру, окаянная! — закричал совсем рядом дядя Семен. Он был весь в снегу, видимо, катился с горы кубарем. Кинулся к Валентинке, заглянул в лицо: — Жива? Слава богу! — потом метнулся к лошади, поправил хомут, свернув жгутом сено, вытер дымящиеся бока животного. Лишь тогда присел на облучок саней, смахнул рукавом пот со лба, облегченно проговорил: — Ух, испугался! Крутизна тут, не дай бог! А я, как на грех, сзади шел, задумался, не успел вожжи-то схватить. Ну, ладно, все обошлось.

Валентинка вылезла из саней, осмотрелась. Овраг нависал с обеих сторон обрывистыми кручами. Неужели она съехала оттуда и осталась цела?

Где-то поблизости журчала тихая струйка. Почудилось? Валентинка оглянулась на звук.

— Родничок услыхала? Ишь, быстрая, — усмехнулся дядя Семен. — Вот, гляди. — Он подошел к поваленному дереву, которое было почти незаметно под снегом. — Тут и бежит. День и ночь. Никакой мороз не студит. Здесь мы воду берем. В самый зной ледяная.

В темной лунке булькала, переливалась вода. С кустов, клонящих над родником ветви, падали и тут же исчезали, растворяясь в струях, снежинки.

Сверху, с горы, что-то покатилось, взметая за собой снежную пыль. Валентинка отпрянула в испуге и тотчас поняла, что это лыжник. Через мгновение он поравнялся с ними — в ватнике и кожаном треухе, приостановился. Валентинка увидела обветренные скулы, темные глаза, блеснувшие улыбкой, и сама неожиданно улыбнулась. Лыжник приветливо махнул рукой, нажав на палки, исчез за поворотом.

— Сашка Конорев, — кивнул в его сторону дядя Семен. — Опять, видно, в сельсовет бегал. Ну, поползем и мы, что ли?

Въехали на гору, очутились в роще, посреди которой дремлющим великаном горбился дом. Едва сани остановились у крыльца, закружил ветер. Взметая снег, пронесся между стволами деревьев, сдернул пук соломы с сарая, что прижался в углу двора, и сердито засвистел, завыл над полем.

— Вьюга будет. Хорошо, в дороге не захватила. А ты, учителка, ничего, смелая, — сказал дядя Семен, снимая с саней сундучок. — Ну, идем домой.

Вслед за сторожем Валентинка ступила в черноту сеней, поднялась по узкой крутой лесенке. Открылся прямоугольник двери, и дядя Семен, поставив сундучок на пол, проговорил:

— С приездом, значит, учителка!

3

— Валентина Михайловна, можно вопрос? — Голос звучал негромко, но он вернул Валентину из далекой, уже казавшейся нереальной юности.

— Да, Костя, пожалуйста, — подошла к ученику Валентина. Когда она приехала во Взгорье, ей было столько же лет, сколько сейчас Косте. И она мечтала учиться. А пришлось работать… Костя, наоборот, с восьмого класса только и говорит о работе. Все лето проводит в поле с отцом-механизатором, подменяет на тракторе, у руля комбайна. При этом в каждую свободную минуту буквально глотает книги, подряд, без числа и разбора. С пятого класса воюет с этой чертой в Костином характере Валентина, упорно, настойчиво воюет, а результат… Правда, удалось научить Костю думать над прочитанным, как-то систематизировать в памяти почерпнутые из книг факты. Он выбрал для сочинения песню «По Дону гуляет». Любопытно, чем она его привлекла?

— Я насчет Гринева, — вполголоса проговорил Костя, когда Валентина склонилась к нему. — У Пушкина, в «Капитанской дочке», есть Гринев. И у нас, я читал в краеведческом сборнике, жил Гринев, который хотел примкнуть к Пугачеву. Могу я пофантазировать, или этот Гринев — уже историческая личность, нельзя вольно с ним обращаться?

— В классном сочинении можно, разрешаю любую фантазию, — улыбнулась Валентина.

— Тогда все, спасибо, — деловито бросил юноша и торопливо стал строчить дальше. Валентина остановилась возле соседа Кости по парте, Коли Фортова, но тот быстро прикрыл страницу ладонью. Чудак, она же будет проверять…

Валентина отошла к окну, окинула взглядом склонившихся над столами учеников. Каждый, казалось бы, знаком ей до самой мельчайшей черточки. И все-таки, способна она предугадать их поступки, взялась бы предрешить их будущую судьбу? Вряд ли. Кто знает, какими путями приходит человек к своему собственному призванию, возможны ли, годятся ли — вернее, всегда ли годятся заранее продуманные, намеченные пути? Хоть бы она сама: в школе мечтала стать врачом, потом певицей, а стала учителем, и уйти от этой своей судьбы дважды пыталась, да не смогла. Тот же Костя Верехин — книжник, фантазер, постоянный редактор школьной стенгазеты, председатель литературного клуба «Бригантина», заядлый механизатор — больше всего мечтает стать вратарем хоккейной команды. Не школьной — в школе он давно эту команду создал и «воспитывает», а настоящей, сборной, в масштабе страны. Кто в нем победит — хоккеист, тракторист, литератор? Или возникнет, появится, как нечто нежданное и необъяснимое, что-то новое, вне всего, чем увлекается сейчас Костя? Или Коля Фортов, сын Нины Стефановны, тоже словесницы, — хорошо учится, чудесно рисует, его работы не однажды представляли в область, на выставку. Казалось, дорога ясна… Но в последнее время общительный, раскрытый навстречу всему доброму Коля замкнулся, стал нелюдим, мнителен. За карандаш вовсе не берется. С тех пор, как отец бросил их, уехал с молоденькой, только что присланной фельдшерицей на север, строить новое счастье. А ведь семья казалась такой дружной…